Заглянув к ней перед уходом в церковь, Крис увидел, как безвольно она вытянулась на постели, словно только что пробежала марафонскую дистанцию, и рассмеялся. Вокруг лежал десяток подготовленных нарядов, а Франческа не знала, какой выбрать.

— Развлекаешься? — пошутил он. — Не обижайся на маму. Заслужить у нее похвалу так же трудно, как проплыть между Сциллой и Харибдой, или кто там теперь сторожит врата ада. Но если ты выдержишь экзамен и она примет тебя, считай, что твои беды позади. Впредь от тебя потребуется только являться к столу вовремя и не раздражать маму.

— Она твоя мать. Я боюсь ненароком оскорбить ее. — Франческа даже не надеялась когда-нибудь заслужить одобрение этой женщины.

— Задавать столько личных вопросов невежливо. Это ей стоило бы побеспокоиться о том, как бы ты не обиделась. Начни платить ей той же монетой: спроси, в какой школе она училась. Такие вопросы она обожает. Она закончила Вассар, когда он еще был исключительно женским учебным заведением, и страшно этим гордится.

И вправду, начать беседу таким способом было бы проще простого.

— Никогда в жизни не бывала в церкви дважды за один день, — с отчаянием призналась Франческа. — Боюсь, как бы Господь не возмутился, не выставил меня вон и не поразил заодно молниями всех собравшихся.

Крис рассмеялся, благодарный ей за терпение.

— Ничего, эти муки зачтутся тебе на небесах, — пообещал он и помог ей встать. — Кстати, о муках: не хочется тебя расстраивать, но нам уже пора в церковь.

Ко всенощной отправилось человек двадцать. Франческа не помнила всех имен и степени родства, разве что обратила внимание, что с братом и сестрой Криса у нее нет ничего общего. Мысленно она называла всех этих людей общей фамилией — Харли. Единственным, кто выделялся среди них, был Крис. Франческа уже почти сердилась за то, что он притащил ее сюда. Впрочем, торчать одной в Нью-Йорке было бы совсем тоскливо. Поэтому она и плелась в церковь уже во второй раз за сегодняшний день. Отец посмеялся бы над ней, даже мать не упустила бы возможности пошутить. Талия давным-давно не бывала в церкви даже на собственных свадьбах.

Во время проповеди Франческа чуть не задремала. После возвращения домой все, к счастью, сразу разошлись по спальням. Полиция нравов в лице матери Криса пожелала всем спокойной ночи и счастливого Рождества, делая акцент на втором слове и почти проглатывая первое. Франческа заметила, что никто не стал целоваться, только отцы и сыновья обменялись рукопожатиями. Обниматься в этой семье вообще было не принято.

Спустя полчаса Крис прокрался в комнату Франчески. В свои тридцать пять лет она вдруг почувствовала себя четырнадцатилетним непутевым подростком и теперь боялась, что ее отправят в школу для трудных детей или сразу в тюрьму.

— Счастливого Рождества, детка, — сказал Крис, поцеловал ее и достал из кармана коробочку — длинную и плоскую, от Тиффани. Открыв ее, Франческа увидела золотой браслет с подвесками-сердечками. Крис сам застегнул его на запястье Франчески и поцеловал ее. Она вручила ему приготовленный в подарок серый кашемировый шарф, которым Крис остался доволен.

Вспомнив, что провести в гостях ей осталось всего два дня, Франческа вздохнула с облегчением. Впрочем, пережить следующий день оказалось проще — наступило Рождество с обменом подарками и роскошным угощением. Большой стол накрыли на тридцать персон, детей опять усадили отдельно, в холле, девочек нарядили в бархатные платьица.