Сирину перевели в небольшую комнатку (как выразилась принцесса – в камеру), а снаружи у двери выставили стражу. Комнатка находилась на шестом этаже башни, и в ней было всего одно окно. Из своего заключения принцесса хорошо видела зеленый купол львиного вольера, возвышающийся среди деревьев.

Единственными посетителями Сирины могли быть только ее кузины и верные подруги Амили и Луипа, к которым, к счастью, очень благоволила королева. Так что принцесса была не совсем одинока.

– Моему венценосному отцу и в голову не приходит, что его зерновая политика может быть как-то связана с бунтом, – бушевала Сирина. – Я думаю, ничего бы вообще не произошло, если бы отец велел раздать часть зерна из дворцовых кладовых. Надо было постараться облегчить муки голода тех, кто и вправду нуждается.

Амили и Луипу больше волновало состояние дворцового интерьера.

– Но, Сирина, они же разрушили весь первый этаж! Скажи спасибо, дорогая, что ты не можешь увидеть это безобразие собственными глазами, у тебя бы сердце разорвалось. Вандалы, настоящие вандалы! Сорвали со стен веспалинские гобелены и разорвали их в клочья.

– Знаю, это ужасно, Амили, но подумай, эти люди были разъярены. И потом, они же бедняки. Что они знают об искусстве Веспала?

– Они разбили витражи в молельне. Такое великолепие – и погублено несколькими минутами безумной ярости, – посетовала Луипа.

– Пойми, они же голодали там, под городом, в темноте.

– Сирина, ты просто воплощение великодушия, Ладно, пусть голодающие протестуют, но никто ведь не заставлял их уничтожать бесценные произведения искусства!

– Они не могут утолить голод искусством! Почему король не раздал голодающим зерно?

Кузины согласно закивали.

– Действительно, почему? Ведь он предотвратил бы весь этот кошмар! – подхватила Амили.

– Хорошо, но тогда и у короля бы закончилось зерно, и пришлось бы голодать и нам тоже, – тут же возразила Луипа.

Девушки на минуту примолкли. Сирина тяжело вздохнула и выглянула в окно. На дальней крыше тихо ворковали белоснежные голуби.

– Все еще не могу поверить, что отец отдает меня в жены одному из этих дряхлых зловонных чародеев с мерзкой щетиной и вонючим дыханием.

Амили и Луипа сжали губки. На глазах у них заблестели слезы.

– Бедная Сирина, – в один голос зарыдали девушки.

Сама принцесса не плакала. Ее положение было слишком серьезным, чтобы она могла позволить себе реветь в три ручья. Ведь должен же быть какой-то выход! Но какой? О побеге не могло быть и речи…

Рассказывая о новостях внешнего мира, кузины ни словом не обмолвились о драке в тюрьме и массовом бегстве узников. Сама же Сирина не решилась спросить о судьбе Эвандера. Она не могла допустить, чтобы ее кузины, какими бы милыми они ни были, сплетничали о ней и ее молодом госте.

Девушки ушли, и в одиночестве принцесса наконец горько расплакалась, раскаиваясь в своем предательстве. Она снова и снова жалела о том, что дурно обошлась с юношей. Он был такой замечательный! Сирина чувствовала, что он способен и на доброту, и на яростное неистовство – если придется защищать кого-то, например, ее саму.

Увы! Принцессе оставалось только рыдать о несчастном красивом молодом человеке, вставшем на ее защиту, а потом преданном ею же и обреченном на гибель в пасти льва.

Все дело было в том, что Сирина испытывала непреодолимый ужас перед уродством, перед любыми физическими и психическими отклонениями. У нее была малолетняя умственно отсталая кузина, которая даже говорила с трудом, и принцесса чувствовала себя очень скверно в обществе больной родственницы.