— Ты надутый плут, Род Гэллоуглас! — вскочила на ноги Гвен. — Ты просто терпеть не можешь, когда тобой кто-то командует!

— Ты сама знаешь, что это не так, — Род поднялся неторопливо, не опуская глаз под ее возмущенным взглядом. — Я подчиняюсь приказам, когда это необходимо — когда я убежден, что другой парень знает ситуацию лучше меня, а мое дело — действовать. Но я могу и сам пошевелить мозгами.

— Как и все остальные!! А что ты порочишь их — так это все твоя непомерная гордыня!

— Вот, видишь? — Род ткнул в нее пальцем. — Ты уже говоришь о гордыне — когда человек считает себя выше, чем Бог. Так вот, твой священник — Бог не больше, чем я!

— И ты считаешь себя настолько же близким к Богу, как человек, который посвятил всю свою жизнь молитвам?

— Считаю, если учесть, что я пытаюсь прожить каждую минуту своей жизни так, как, мне кажется, того хочет Бог, — Род сделал паузу. — И вообще, откуда в тебе вдруг столько благочестия? По-моему, раньше твоим идеалом не являлось «Кухня, церковь, дети».

Гвен отвернулась, и обида в ее глазах перетекла в грустную задумчивость.

— Может быть, я стала такой уже давно, только ты не замечал.

— Ну да, конечно, а я-то думал, что внимательно слежу за тобой, — поморщился Род. — Все время только об этом и думаю. И когда же это случилось?

— Когда я стала матерью, мой господин, — медленно ответила она, — и это росло во мне вместе с моими детьми. И прошу тебя лучше поверить мне на слово, потому что ты, кажется, никогда не поймешь этого, хоть ты им и отец.

— Да нет, конечно, верю, — неожиданно смягчился Род. — Разве хоть когда-нибудь я сомневался в твоих словах? Но неужели материнство настолько отличается от отцовства?

— Думаю, да, мой господин, хотя, как ты был только отцом, так и я была только матерью. Видишь ли, это не знание, это ощущение — когда твое собственное тело рождает новую жизнь, это и тебя приближает к другому миру. Да, это один из источников моего неожиданного благочестия, как ты это назвал. Но очень скоро появится и другой, — Гвендолен повернулась к мужу, нашла его Руки и посмотрела ему прямо в глаза, — Знай, мой господин, что один из наших мальчиков вот-вот окунется в жаркий водоворот юности, а за ним по пятам — и дочь, ибо женщины вступают на эту дорогу раньше мужчин.

— Взросление. Да-да, я знаю, — кивнул Род, погрустнев лицом. — Это случается со всеми, и этого никак не избежать, милая.

— В том-то и дело, и приближение этого еще сильнее напоминает мне обо всех мирских опасностях, подстерегающих наших детей, наши сокровища, — и заставляет думать обо всем, чем я смогу оградить их.

— В том числе о Церкви и ее учении? — негромко спросил Род.

Гвен собралась было ответить, но тут у них за спиной скрипнула дверь. Из своей комнаты вышел сонно моргающий Грегори, жмурясь от света. Гвен скользнула к нему с бессловным ласковым вздохом, прижала к себе:

— Что стряслось, радость моя? Плохой сон?

— Нет, мама, — ответил Грегори. — Мне вообще не спится.

— Не спится? — нахмурился Род. — А в чем дело? Ты боишься за этих монахов?

Малыш кивнул.

— Не волнуйся, сынок, — Род положил руку сыну на плечо. — У них крепкий дом, и у них есть щиты.