Они на удивление быстро столковались, практически обойдясь без взаимных оскорблений, и половина всадников тотчас, ускакала прочь. Купцы принялись устанавливать балаганы и ларьки, то и дело нервозно оглядываясь на оставшихся половцев, которые шлялись без дела.
— За этими сукиными сынами, — втолковывал Михаил Ши, — и за трезвыми-то нужен глаз да глаз. Как ты думаешь управиться с ними, когда они напьются?
— В том-то вся и соль, чтоб они напились, — отозвался Ши. — Я как раз собирался уточнить: что от них требует торговый закон?
— Заплатить за все, что возьмут себе или испортят, и соблюдать известное тебе трехдневное ограничение. Закон-то требует, а на деле… Как-то раз шайка половецкая, что закон сей нарушила, разграбивши наше приграничное владение, долго всех уверяла, будто напились они до бесчувствия, и ее то что дни считать разучились — местоположение свое не знали как следует! Пока тут от силы полсотни половцев. Но стоит их дружкам прознать, чего мы привезли, полстепи сюда заявится!
— А как они себя поведут, если у них тоже будет что-нибудь на продажу? — спросил Ши.
— Тогда сразу они пить не станут — попытаются первым делом сбагрить свой товар. Попробуй у них не купи! Ну а потом, как водится, выйдет так, что либо монету им всучили фальшивую, либо товар в обмен дали нестоящий… В общем, всяк украдут, что им надобно.
— Если это так, тогда им действительно каюк. Прикажите ратникам, чтобы с завтрашнего дня не пили ничего крепче воды. С купцами, увы, нам ничего не поделать.
— Верно, — отозвался Михаил и отправился отдавать распоряжения.
Наутро Ши поднялся еще до рассвета. И впрямь — один из половцев, который и накануне вечером уже успел всех достать, продолжал ночную гулянку, требуя вновь и вновь наполнять свою чашу, а платить явно не собирался. Вид у купца, которому пришлось иметь с ним дело, был более покорный, нежели сердитый, и Михаил объяснил Ши (добавив: «Я же тебе говорил!»), что гильдия покроет ему убытки из общей прибыли, ежели таковая будет.
Осушив чашу в седьмой раз, всадник отшвырнул ее подальше, а Ши приготовил свою обшитую кожей фляжку. Пили половцы будь здоров как, но, поскольку речь шла о жизни или смерти, Ши намеревался дополнительно подстраховаться.
Укрывшись среди возов — настолько близко к храпевшим половцам, насколько позволяла вонь, — Ши поднял чашу одной рукой, а другой принялся делать пассы. Он не то чтобы пел, но в его интонации слышалась некая мелодия.
Потом он прокрался обратно и вытащил затычку из кожаной фляжки. Она была наполнена смесью из пива, кваса, меда и вина, и от одной только мысли о подобном зелье можно было сделаться рьяным поборником сухого закона. Вновь подняв фляжку повыше и делая свободной рукой пассы, Ши нараспев произнес:
«Своих мы всех предупредили, так что в случае чего пусть пеняют на себя», — подумал он, залезая под ближайший воз и пытаясь немного вздремнуть, пока не началось главное представление. Он точно не знал, какой эффект произвело заклятие по увеличению крепости напитков, но пробовать хоть каплю спиртного в лагере в жизни не стал бы.
Когда рассвет осветил небо на востоке, лагерь пробудился к жизни. Возвращалась ночная стража, уходила дневная, купцы разжигали костры и готовили завтрак. Те, что поумней, заметил Ши, убрали стариков и детей с глаз долой и напропалую предлагали еду ратникам. Ратники охотно принимали угощение и повторяли предупреждение о том, что с этого дня следует пить только воду.
А Михаил неустанно советовал:
— Выставляйте первым делом лучшие напитки, чтоб у них появилось настроение заплатить!
Ши, честно говоря, было глубоко наплевать, возникнет ли у половцев настроение раскошелиться. |