Наверное, глупые законы, но дурные — нет.
Высокий голос вздохнул.
— Возможно, милорд. И все же она угрожает чести своих вельмож. Разве это не дурно?
— Это, — прогромыхал Логайр. — Как же это так? Да, она была надменна, беря на себя более высокомерия, чем, возможно, когда-либо бывало у королевы, но она еще никогда не делала ничего такого, что можно было бы истолковать как оскорбление.
— Да, милорд, пока еще нет.
— Ты что это хочешь сказать?
— День этот придет, милорд.
— Какой такой день, Дюрер?
— Когда она поставит крестьян впереди знатных, милорд.
— Прекрати свои изменнические речи! — зарычал Логайр. — На колени, ничтожество, и благодари своего Бога, что я не оставляю тебя без головы!
Род глядел в лицо Олдис, все еще не отойдя от потрясения, вызванного слышанным диалогом двух бестелесных мужских голосов, исходящих из уст хорошенькой девушки.
Ее глаза постепенно снова сфокусировались. Она испустила долгий вздох и улыбнулась ему.
— Ты слышал, друг Гэллоуглас?
Род кивнул.
Она развела руки, пожав плечами.
— А я ни слова не могу вспомнить из того, что говорила.
— Пусть это тебя не беспокоит, я помню все. — Род потер щетину на подбородке. — Ты действовала как канал, медиум в чистейшем смысле этого слова.
Он запрокинул голову, осушив свою кружку, и кинул ее одному из юных колдунов. Юноша поймал ее, исчез и вновь появился. Он вручил до краев полную кружку Роду, который в притворном отчаянии покачал головой.
Он откинулся назад и пригубил вино, подняв взгляд на окружавшие его юные лица, улыбающиеся и заметно сияющие от сознания своей силы.
— Вы когда-нибудь проделывали это раньше? — спросил он, махнув рукой в сторону их всех. — Я имею в виду, слушали подобные внутричерепные заседания.
— Только врагов королевы, — ответила Олдис, вскинув голову. — Мы часто слушаем Дюрера.
— Вот как? — приподнял бровь Род. — Что-нибудь узнали?
Олдис кивнула.
— Он в последнее время сильно озабочен крестьянами.
Мгновение Род был совершенно неподвижен.
— Что у него за интерес к ним?
Тоби знающе усмехнулся.
— Ну, вот его последний подвиг. Он заварил свару между двумя крестьянами из личных владений королевы. Один молодой крестьянин хотел жениться на дочери старого фермера, а старик сказал — нет. И юнец воздел бы руки в отчаянии и спокойно остался бы с разбитым сердцем.
— Но тут встрял Дюрер.
— Да. Он днем и ночью преследовал юнца, ибо известие о сватовстве парня распространилось по всем деревням, и присмотрел за тем, чтобы слух пересказывали с добавлением вопроса: разве мог юноша считаться мужем, коль позволил дряхлому болвану лишить себя любимой девушки?
Род кивнул.
— И другие крестьяне принялись кидать этот вопрос пареньку.
— Само собой. Ехидство, издевки, насмешки — и парень однажды ночью взял да и похитил девушку и сделал ей ребенка.
Род поджал губы.
— Как я представляю, папа немножко разволновался.
Тоби кивнул.
— Он приволок парня к деревенскому попу и потребовал, чтобы паренька повесили за насилие.
— А поп сказал?..
— Что это была любовь, а на насилие, и подходящим наказанием был бы брак, а не повешение.
Род усмехнулся.
— Держу пари, что дети были крайне опечалены таким оборотом дела.
— Их горе было так велико, что они пустились в пляс, — хохотнул Тоби. — А старик испустил тяжелый вздох, рассудив, что такова, видно, премудрость божия, и благословил их. |