Толстый человек с усиками, со вкусом прожёвывая отменный кусок рыбы, только что отправленный в рот, усмехнулся и тоже приложил салфетку к пухлым губам. Затем укоризненно покачал массивной головой и не спеша произнёс:

— Ты, Вова, ещё в институте фантазёром был, как сейчас помню. А надо бы уже заземлиться, эмпиреи свои оставить. Скоро дедом будешь. Ты не усложняй, не усложняй. Чем проще, тем надёжнее и спокойнее, запомни. Это всегда и к любой конструкции, и к любой организации относится. С институтской скамьи должен был усвоить.

— И всё-таки, — запальчиво возразил человек в очках, — в эмпиреях я не витаю, ошибаешься! В ногу со временем иду, дорогуша. В ногу! А с каждым годом, несмотря на это золотое правило, и конструкции усложняются, и организация тоже. Всё, Миша, надо делать по науке, по её последним достижениям. Ну и по мере сил самому её двигать. В том числе и в нашем специфичном деле. Улавливаешь?

Он засмеялся, обнажив уйму мелких треугольных зубов удивительной блестящей белизны, словно фарфоровых.

— Разве за тобой успеешь! — снисходительно пропыхтел толстый Миша.

— В последнее время, дорогуша, вышло много любопытных книг. Ты следишь за новинками-то?

— Ну, кое-что просматриваю. Откровенно говоря, времени не хватает. Ведь сколько обязанностей, ты прикинь! Общественные в том числе. А совещания, а слёты, пленумы, семинары, выступления, встречи? Ты даже не представляешь!

— Куда уж нам, — ехидно заметил Вова. — А вот за литературой следить надо, мил друг. Отсталых бьют, не забывай.

— Ну и какую литературу ты имеешь в виду? Небось, конечно…

— Ни-ни! — перебил его Вова, тонко улыбнувшись одними губами. — Я имею в виду художественную литературу: увлекательные романы, где механизм конспирации преподнесён блестяще.

— Читал эти сказочки, читал.

— Э, тут ты неправ! Ты думаешь, если события там где-то, в Европе, происходят, до войны или во время войны, и касаются дел политических, то это уже нам сейчас не подходит? Ошибаешься, мил друг.

Но толстяк досадливо покачал головой:

— Дело не во времени, Вова. И не в том, где именно события происходят. И даже не в их характере. Какой ты, право! Словно не замечаешь, что вокруг тебя делается.

— Чего же это я не замечаю? Объясни, будь любезен, — нисколько не обидясь, даже с некоторым коварством, поинтересовался Вова. — Ты большой человек, тебе виднее. Просвети.

Толстяк, казалось, не обратил внимания на скрытую в последних словах иронию и со значением, назидательно, заговорил, откинувшись на спинку кресла:

— Не в этом дело, Вова. Дело в масштабе самих событий. Помнишь известную шутку Ильфа и Петрова о двух мирах, большом и малом? А это не шутка. Это, мой милый, весьма серьёзное дело.

— Ну-ну, Миша, теперь уже ты усложняешь.

— Нисколько. Ты вот вдумайся. А то за наукой следишь, плодами её желаешь воспользоваться, а явлений жизненных и их масштабов не постигаешь. Большой-то мир сегодня стал ещё больше. А малый… Муторный это мир, мне лично надоевший и опротивевший. О нём не только читать — думать тошно. Читать и думать приятно о большом мире. Вот ты и начитался. А живёшь ты, Вова, в малом мире, не забывай.

— Эрго?

— Надо тебе его законы изучить. Тут масштабики вон с ноготок. И соответственно законы совсем другие, чем в большом мире. Их надо знать, чтобы устроиться в нём наилучшим образом. А устроиться в нём можно, прежде всего имея кое-какие средства. Так или нет?

Толстяк усмехнулся и испытующе посмотрел на приятеля. И тот в ответ тоже усмехнулся, понятливо, но недобро.