Сегодня он в который уже раз потерпел поражение, но все-таки не сдался. Черпая силы от созерцания серо-коричневого утеса, начали зажигаться мысли о следующей попытке, когда от прикоснется кистью к холсту. Время для успеха по-прежнему оставалось. В конце концов, если он и потерпел неудачу, то только в своих собственных глазах.

Его живопись, оставаясь такой, как сегодня, обычно привлекала внимание преподавателей в университетской школе искусств. Она также должна позволить ему после окончания школы получить стипендию, которая даст возможность уехать на два года в Европу, где можно жить свободно и заниматься рисованием. Там, освободившись от академической опеки и рисуя, рисуя, постоянно рисуя, он победит эту дикую, примитивную холодность, которая, как стужа, замораживает его творчество.

Приступ дурноты от длительного усилия сменился головокружением. Он навалился на ограждение, но постепенно выпрямился.

Темнело. Он быстро посмотрел на солнце.

Оно светило словно сквозь темно-оранжевый фильтр. Закатывающееся, огромное и угрюмое, оно жгло пылающей краснотой прямо с запада, потускнев так, что Майлз мог смотреть прямо на него не щурясь. Более того, посмотрев вниз, он не поверил своим глазам. Майлз увидел, что ландшафт изменился тоже: окрасился, потемнел и омрачился всепроникающей краснотой солнечного света. Казалось, что цвет красного ализарина, отражавший его собственную внутреннюю, варварскую ярость, перенесся с картины в реальный мир, на всю землю, небо и воду буйным цветом пролитой крови.

Глава 2

Майлз стоял неподвижно.

Ему казалось, что гигантская рука сжала его грудь, не давала вздохнуть. Затаив дыхание, он смотрел на изменившееся Солнце, умытый красным ландшафт, и в нем проснулся давнишний страх. Страх того, что его собственное тело вновь предаст, найдет какой-нибудь способ, во второй раз заключит его в тюрьму до того, как он завершит свою работу.

Майлз Вандер со злостью заставил себя дышать и двигаться. Чтобы не упасть, он налег на тяжелый ящик и завернутый холст, сильно прижал их, к ограждению. Он ожесточенно потер глаза пальцами здоровой руки и, мучительно щурясь, сквозь слезы и туман посмотрел на окружающий мир.

Некогда взгляд прояснился, краснота Солнца и Земли не исчезла, и страх перерос в беспричинную ярость, будто у него в груди вспыхнул огромный огненный шар.

Врач из университетской больницы предостерегал Майлза, что последний месяц он работает слишком много. Хозяйка и даже Мэри Буртель, которая любила его и понимала лучше других, просили передохнуть. Поэтому, чтобы не потерять чувство меры, в течение последних двух недель он заставлял себя спать по шесть часов, и все же это вероломное и ненадежное тело подвело его.

Непослушными пальцами он, снова протер глаза. Но цвет вокруг не изменился. Он беспомощно огляделся, отыскивая глазами телефонную будку.

Может быть, подумал он, глазам не стало хуже, надо немедленно снять с них нагрузку. Он должен позвонить своему врачу…

Но поскольку сегодня было воскресенье, книжный магазин, в одном из длинных коридоров которого находился единственный телефон, в длинном проходе, оказался закрытым. Может быть, он найдет кого-нибудь, кто ему поможет…

В воскресный день переход оставался пустынным. Но, присмотревшись, Майлз разглядел вдалеке три фигуры. Ближайшая оказалась высокой, худой, темноволосой девушкой, прижимавшей к своей почти плоской груди стопку книг. За девушкой шел плотный пожилой человек в голубом костюме, наверное, преподаватель, и коренастый парень в свитере и с прикрепленном к поясу кожаным футляром. Майлз направился к ним, волоча краски и холст.

Внутри затеплилась надежда, потому что эти трое тоже изумленно осматривались вокруг. Пока Майлз наблюдал за ними, они, поддавшись инстинкту толпы, начали сближаться, как и свойственно людям в момент опасности.