Изменить размер шрифта - +


— Нет. У неё получится. Я ей верю, раз она обещала, сделает. Ты заметил, она относится к нам иначе чем Старый Волк.

— Заметил, и давно. Я же говорил, что она там тоже человек подневольный. И потом, мы с ней вместе работали и на Плее, и на «Капитане Джуди

Висе». Знаешь, не всё было гладко, и впросак друг с другом попадали, и ругались, но когда всё закончилось, мне было жалко с ней

расставаться.

— Это в каком плане? — подозрительно спрашивает Лена.

— Не в том, в котором ты подумала. Она — отличный партнёр, понимает всё с полуслова, ей не надо ничего доказывать. Она полностью доверяет

тому, с кем работает. Вот, к примеру, операцию с выносом Олимпика на поверхность Мегаполиса у нас бы отрабатывали и рассчитывали не менее

двух суток. А мы с ней всё согласовали, сидя в баре, за полчаса. Она считает, что раз человек за дело берётся, он знает, что делает. Но и

сама она требует к себе такого же отношения.

— Да, — говорит Лена после недолгой паузы, — Сама она личность тоже незаурядная. Но мы с тобой отвлеклись. Мы же говорили о Наташе. Знаешь,

у меня к ней какое-то двойственное отношение…

— Хочешь, разъясню какое? Вечером, когда вы сидели рядышком на диване, а я смотрел на вас, мне пришло в голову, что вы вдвоём напоминаете

молодую маму с рано повзрослевшей дочкой.

— Вот-вот! Именно! — Лена поднимает палец, — А я всё не могла понять, что же у меня к ней за чувство? Оказывается, я воспринимаю её как

дочь.

— Эх, ты! А ещё психолог! Саксофонист ты, а не психолог. В чужих душах разобраться тебе раз плюнуть, а в своей не можешь.

— А своя душа, она всегда большие потёмки чем чужая. Но вот ещё что мне думается. Мне кажется, что она, хоть ей и хочется домой, но уже не

стремится туда так, как в первые дни. Ей там будет уже неинтересно.

Я задумываюсь. А ведь Лена права. После того, что Наташа узнала от нас, чему у нас научилась, что увидела на экране монитора; жизнь второй

половины ХХ столетия покажется ей скучной, пресной и неустроенной. Ровесники будут казаться ей детьми. То, чему её будут учить в институте,

она уже знает. А о темпоральной математике и хронофизике её профессора и представления не имеют. И что хуже всего, она будет вынуждена всё

это носить в себе. Никогда и ни при каких обстоятельствах она не сможет ни с кем поделиться тем, что ей известно. Если ей просто не поверят

и посмеются, это будет самый безобидный вариант. Может быть зря мы начали с ней работать? Нет, не зря. Иначе она бы от безделья здесь с ума

съехала. От безделья и безысходности.

— Знаешь, Лена, я считаю так: последнее слово должно быть за ней. Она сама должна решить свою судьбу: идти ей домой или оставаться с нами.

Здесь мы не в праве решать за неё. Поверь, мне тоже жалко будет терять её. Но если она пожелает вернуться домой, могу ли я её отговаривать?

Давай, договоримся так. При ней этот вопрос поднимать не будем. Не надо подталкивать её ни к какому решению. Пусть всё решает сама. Сможет

Кора организовать её возвращение или нет, а если сможет, то когда; сколько воды к тому времени утечет. Пусть всё идёт так, как идёт.

— Хорошо, — шепчет Лена, — Я согласна. Пусть всё идёт так, как идёт.

Но, видимо, не случайно состоялся этот наш разговор. События следующего дня показали, что просто так и насморка не бывает. Началось всё с

утра.

Я сижу у компьютера.
Быстрый переход