Изменить размер шрифта - +
И причиной тому был не только его давний и болезненный интерес к Мэйфейрам. Его покорило обаяние Лайтнера и мелодичное звучание английской речи. Тема вполне невинная: только история – и никаких сплетен. Давно уже отцу Мэттингли не доводилось общаться с таким воспитанным человеком. О чем бы ни рассказывал англичанин, манера изложения отличалась объективностью и тактом.
   И, сам того не желая, священник поведал Лайтнеру историю о маленькой девочке на школьном дворе и о неведомо откуда появившихся там цветах. Словно в утешение и оправдание самому себе, отец Мэттингли мысленно приводил довод, что в его рассказе нет ничего из услышанного когда-то на исповеди. И все же его мучило чувство стыда за собственную болтливость – и это после всего лишь нескольких глотков вина! Углубившись в воспоминания о той необыкновенной исповеди, священник потерял нить разговора. Внезапно мысли его перескочили на невероятный рассказ Дейва Коллинза о странностях семейства Мэйфейр, вызвавший столь гневную реакцию отца Лафферти. Вспомнился ему вдруг и тот факт, что отец Лафферти присутствовал при удочерении ребенка Дейрдре.
   Интересно, предпринял ли отец Лафферти что-нибудь в связи со всей этой болтовней Дейва Коллинза? Сам отец Мэттингли так и не смог что-либо сделать.
   Англичанин вполне терпеливо отнесся к паузе в рассказе священника. И неожиданно отца Мэттингли охватило ощущение, что этот человек прослушивает его мысли. Но ведь это совершенно невозможно! В противном случае о какой тайне исповеди вообще может идти речь?! И что тогда делать священникам?
   Каким длинным казался тот день. Каким приятным, легким. В конце концов отец Мэттингли все же поделился с англичанином сведениями, полученными от Дейва Коллинза, и даже вспомнил о книжных иллюстрациях с изображениями «смуглого человека» и шабаша ведьм.
   Англичанин слушал священника весьма заинтересованно и внимательно, ни разу не прервал его ни единой репликой, а только молча подливал вина или предлагал сигарету.
   – И как прикажете все это понимать? – прошептал наконец отец Мэттингли.
   Лайтнер молчал.
   – Коллинз умер, а сестра Бриджет-Мэри, похоже, будет жить вечно. Ей уже под сто лет.
   Англичанин улыбнулся.
   – Вы имеете в виду ту сестру, с которой встретились тогда на школьном дворе?
   К этому моменту отец Мэттингли уже сильно опьянел от выпитого вина, и это было весьма заметно. Перед его глазами, сменяя друг друга, мелькали испуганные девочки, школьный двор и разбросанные по асфальту цветы.
   – Сейчас сестра Бриджет-Мэри находится в благотворительной лечебнице, – пояснил священник. – В прошлый приезд я навещал ее, собираюсь повидать и в этот раз. Теперь она стала заговариваться. Утверждает, будто не знает, с кем говорит. Старый Дейв Коллинз умер в баре на Мэгазин-стрит. Подходящее место. Друзья устроили ему пышные похороны в складчину.
   Священник снова замолчал, думая о Дейрдре и ее исповеди. Англичанин коснулся его руки и прошептал:
   – Вас это не должно тревожить.
   Отец Мэттингли был ошеломлен. Сама возможность того, что кто-то способен читать его мысли, показалась ему едва ли не смешной. А ведь именно об этой способности Анты говорила когда-то сестра Бриджет-Мэри. Будто бы та могла слышать разговоры, происходящие в другом месте, и читать мысли людей… Неужели он рассказал англичанину и об этом?
   – Да, вы рассказывали. Я хочу поблагодарить вас.
   С Лайтнером они распрощались в шесть вечера напротив Лафайеттского кладбища. Наступило самое прекрасное время: солнце село и все вокруг постепенно возвращало полученное за день тепло. Но каким унынием веяло от этого места, от старых беленых стен и громадных магнолий, шелестящих над мостовой.
Быстрый переход