— Сколько хочешь, хозяин, за карту? — спросил Рон, лишний раз подумав про себя, что пора бы уже и научиться сохранять равнодушие при виде понравившегося товара. Пока у него это не особо получалось, и любой торговец, профессиональным взглядом замечая интерес клиента, тут же беззастенчиво вдвое увеличивал цену. Торговаться Рон, кстати, тоже не умел и не любил. Хотя иногда приходилось…

— О господин, клирик тот задолжал мне четыре золотых… — Увидев, как нахмурился Рон, хозяин тут же продолжил: — И если мне удалось бы вернуть хотя бы половину этой суммы, я был бы безмерно…

Рон в глубине души сознавал, что работа мастера могла бы стоить, пожалуй, и побольше пары золотых монет, но он нисколько не сомневался и в том, что сам трактирщик не только не представляет истинной цены этого произведения искусства, но и будет рад сбыть карту гораздо дешевле. Поскольку альтернативой является возвращение свитка на пыльную полку, где он может с тем же успехом пролежать еще не один год.

Рон небрежно бросил свиток на стол:

— Нет.

Хозяин покраснел, жадность боролась в нем с желанием сбыть лежалый товар, и последнее в конечном счете победило.

— Может, господин назначит свою цену? — неуверенно спросил он.

Рон снова взял карту, развернул ее, просмотрел, хмурясь время от времени, словно обращая внимание на только ему одному видимые изъяны, затем достал из кошеля пять серебряных монет и, сложив их столбиком, чуть подтолкнул пальцем к хозяину постоялого двора.

Тот некоторое время молчал, разглядывая монеты — сумму, в четыре раза меньшую, чем та, что была названа изначально. Затем несколько униженно поклонился и пробормотал:

— Не будет ли господин столь милостив… Еще бы две монеты… И эта карта ваша.

Рон выдержал длинную паузу и, ни слова не говоря, положил на стопку еще одну монету. В том, что торг на этом завершится, он был совершенно уверен. Так же как и в том, что рассказ о столь сильно задолжавшем клирике — чистейшей воды сказка. Даже живи здесь полгода в долг, и то не то что на четыре золотых, и на один-то не наешь…

Хозяин понял, что больше он не получит. Прикинув, что, с одной стороны, можно было бы еще и поторговаться, а с другой — шесть сребреников— это лучше, чем пыльный свиток в кладовке, он смахнул деньги со стола и, угодливо улыбаясь, принялся ждать дальнейших пожеланий гостя.

— А теперь скажи-ка мне, нет ли здесь какой другой дороги. Прямиком через горы?

Конечно, хозяин мог и соврать — соврать недолго, да вдруг благородный господин кого другого для проверки спросит. А ведь всему селу не накажешь молчать, да и с чего бы. И потом, ежели про ложь узнает, может и шкуру спустить — с них, благородных, станется. Так что врать надо умеючи…

— Как же, как же, ваша милость… Есть и прямая дорога, только плоха уж очень. Почитай, сколько здесь живу, никто и не ходил тем путем… Да и какая дорога-то, одно название. Тропа скорее… Повозка там не пройдет, да и коней в поводу вести придется по кручам. И потом… бают людишки, твари там всякие водятся… — понизил он голос, стараясь придать словам своим побольше веса и искренности. — Скот, что в той стороне пасется, пропадать стал. И ведь что интересно, находили коровушек… одни бошки да копыта. И кровищи… Не ходите вы, господин, той дорогой, дождитесь каравана. И вам спокойней, и мне грех на душу не брать, что указал вам дорогу на верную смерть…

— Ладно, хозяин… — прервал его Рон, заметив, что в зал входят его товарищи. — Тащи-ка нам еще пива, да побольше, и готовь ужин. Там видно будет…

* * *

— Брешет он как сивый мерин, — хмуро процедил сквозь зубы гном.