Короче, Уве сочинил, все согласились, а спустя неделю Пьер Тамдю, кстати, вернулся на денек из броска в родную контору, а был он в те дни во Франции шестнадцатого века. Переоделся в рабочий комбинезон, что в обилии имелись в блоке прибытия, а французскую одежонку и прилагаемые аксессуары аккуратно сложил в сейф, который закрыл кодом, а ладошку к тач-панели не приложил. Забыл. Ну и сперли умельцы из сейфа шпагу с хорошим рубином на эфесе.

Суровая дуалистичность наказаний за проступки, зафиксированная в Кодексе, — либо прощение, либо полное лишение «мастерских» умений, в этом случае была смягчена — как-никак все люди здравомыслящие, понимают что к чему, — решили на провинившегося наложить запрет появляться в реальном времени на срок от трех месяцев до года, — здесь мнения разделились. Ограничились тогда, как помнил Петр, полугодом, который Тамдю безвылазно провел в отвратных антисанитарных условиях средневекового Безансона. А спасло Пьера от годичного срока лишь то, что вора нашли до того, как он вынес шпагу из здания… Тошно ему было бездельничать в этой неблизкой к Парижу, к столице дыре, поскольку на весь бросок ему требовался месяц от силы, да и тот к моменту пропажи шпаги подходил к концу. Но «тошно» — не синоним «смертельно», а практически однозначный приговор, который ожидал Анну Ветемаа, или Мари, был для нее смертельным. Фигурально, конечно, выражаясь: жить она будет. Другое дело — как жить…

Испытавший собственную паранормальную мощь вряд ли сможет смириться с состоянием просто нормальности. Это — как олимпийский чемпион по бегу, которого внезапно лишили ног. Это — как великий философ, которому сделали лоботомию… Можно множить сравнения, но все они будут недостаточными. Нынешняя медицина умеет возвращать ноги — обезноженному, а нейрохирурги спасают мозг в девяносто девяти случаях из ста. Но кто вернет паранорму отнятые у него способности? Никто не вернет. Потому что паранормов класса Мастеров в мире всего пятнадцать, не раз повторялось, и для их существования не то что врачей объяснений не придумали.

Правда, имелись два обстоятельства, вызывающие у Петра серьезные сомнения в ожидаемом Мастерами исходе.

Первое. Еще никогда Мастера не применяли принцип умножения сил для выполнения предписаний параграфа семь своего Кодекса.

Второе. Хватит ли им оного умножения, чтобы в сумме возникла сила, могущая одолеть психо-матрицу? Более того: подавить ее, умертвить… Ведь Мари-Анна у нас — не природный паранорм, а неким Умником сконструированный. Наука, как утверждает древний карточный фокус, умеет много гитик. Не слишком ли много этих неведомых гитик для четырнадцати, явно ослепленных своей карательной миссией и своим, означенньм Кодексом, величием?..

Так отстранение думал Петр, пока «посторонние» покидали кабинет. А когда за последним закрылись двери и в помещении остались только посвященные в ритуал, сосредоточенные и молчащие, отнюдь не обрадованные свалившейся на них миссией (а ведь они ее сами выбрали однажды!..), когда начиналась пора приступить к ее ритуальному же исполнению, в стылой от мощных «кондеев» тишине раздался веселый и отчетливо злой смех.

Смеялась Анна.

Она опять села в кресло Иешуа, удобно откинулась в нем, положив на стол длинные ноги в привычных затертых джинсах и в кроссовках, бывших когда-то белыми, но давно потерявшими невинность от красного конголезского песка.

— Коллеги, — спросила она, прервав смех, но спросила весело и с искренним удивлением, — вы что, всерьез решили меня наказать? Придите в себя, мальчики, дяденьки, дедушки, опомнитесь и поймите: ваш замшелый Кодекс надо сдать в кунсткамеру или в музей.