Странное поведение возбудило интерес Сары Кройцфельдт. В Грейс Ли она с самого начала почувствовала отголоски внутреннего взрыва, мину, сработавшую на такой глубине, что девушка сама не ощутила. Когда Грейс впервые вошла в ее кабинет, доктор очень удивилась. Совершенно непохожа на студентку Ларкена! Маленький, почти камерный университет Ларкена готовил художников, поэтов, писателей, критиков и артистов. Обучение было не углубленным и интенсивным, а скорее обширным; стараясь удовлетворить прихоти студентов, преподаватели меняли программу чуть ли не до неузнаваемости. В рекламных проспектах колледжей на первом месте стояли фразы вроде «оптимизации во имя творчества» и «индивидуального подхода». Большинство студентов отличал затравленный, отсутствующий взгляд, как у опоссумов из разоренной норы. По кампусу они бродили медленно, погруженные в дымку полуготовых идей, каждый — уверенный в силе своего таланта. Грейс, напротив, казалась воплощением энергии и бдительности. Лицо сосредоточенное, походка стремительная — она жила настоящим моментом, здесь и сейчас.

Доктор Кройцфельдт подозревала: душу Грейс гнетет не только внутренняя зависимость от брата-близнеца. Никакими отклонениями девушка не страдала, просто запуталась, и, дабы снять напряжение, требовалось развязать некий внутренний узел. Не зная, как его нащупать, доктор Кройцфельдт начала с очевидного — с родителей. Пожав плечами, Грейс с нежностью рассказала о Гербе, потом с жалостью и презрением — о Пиппе. «Очевидно, миссис Ли — настоящая размазня, — качая головой, решила доктор. — Отдельных женщин не поймешь: дети выросли, значит, все, можно крест на себе ставить?» Тем не менее рассказ о матери получился эмоциональным. Грейс покраснела и отвела взгляд. Да, сомнений не оставалось: между ними что-то произошло.

Несколько недель доктор, чуть заметно ерзая в кресле, терпеливо и аккуратно вела Грейс в прошлое, где таился ключ к пониманию ее нынешнего состояния. Выяснилось: первые годы жизни девочка была необыкновенно близка с матерью. Грейс помнила, как плакала, если Пиппа ужинала не дома, как скучала по ее запаху, объятиям, как дорожила временем, которое они проводили вместе: играли на пляже или просто смотрели в окно. Однако, когда Грейс пошла в школу, их уже разделяла глубокая пропасть. Доктор Кройцфельдт все возвращалась к тому периоду, называя его «переломным в отношениях с матерью». Она искренне надеялась, что в памяти девушки всплывет какое-то яркое воспоминание. Ничего, сеанс за сеансом ничего… Но однажды, вроде бы ни с того ни с сего, Грейс посмотрела в окно и негромко проговорила: «По-моему, мама не слишком меня любит».

Доктор Кройцфельдт искренне удивилась:

— Кажется, она чуть ли не рабски тебе предана!

— Верно, — кивнула Грейс, — но она никогда не раскрывается мне полностью. С Беном такого нет, только со мной.

— И ты злишься, что она тебя отвергает, — предположила доктор Кройцфельдт.

— Да, наверное, — усмехнулась девушка, а потом, едва сдерживая хохот, спросила: — Ну, теперь я здорова?

Глядя в окно на «мерседес» Герба, Пиппа думала о Грейс. В последний раз она приезжала к ним до второй за год командировки в Афганистан, то есть месяца три назад. У Пиппы засосало под ложечкой. Перед встречей с дочерью подобное случалось постоянно. Повидаться с Беном — все равно что надеть любимые джинсы, а с Грейс… Ну, совсем как встретить старую любовь. «Нет, — подумала Пиппа, — не может быть!» И тем не менее…

Для встречи с детьми Герб выбрал роскошный «Готам бар и гриль»: нужно же нормально поесть! Маленькими близнецы обожали приходить в этот ресторан на Рождество.