В конце концов Герб представил ей свой план, как торжество реализма и практичности.
«Мне осталось лет пять, максимум десять. Зачем нам дом на берегу океана? Дети выросли. Манхэттен превратился неизвестно во что. Получается, мы транжирим деньги, которые в будущем тебе очень пригодятся. Переведем активы в наличность, и после моей кончины большая часть денег поступит в твое распоряжение. Сможешь путешествовать, купить небольшую квартиру в центре. Если продадим недвижимость, ты обретешь свободу».
В безупречной логике фраз Пиппа разглядела страх. Годом раньше Герб перенес два сердечных приступа подряд, и шесть следующих месяцев ей пришлось за ним ухаживать: самостоятельно он даже по лестнице подняться не мог! Сейчас, благодаря строжайшей диете и тщательно подобранным упражнениям, он был снова полон энергии, в какой-то мере даже сильнее, чем раньше, но мучительные дни, когда они с Пиппой почувствовали ледяное дыхание смерти, оставили на обоих неизгладимый след. Пиппа знала: Герб содрогается при мысли, что она превратится в сиделку. Решение уехать в Мэриголд-виллидж стало своего рода упреждающим ударом по старческой немощи, молниеносным переходом от слов к конкретным действиям.
В последние тридцать лет лучшим другом Герба был Сэм Шапиро, в чем Пиппе виделись и плюсы, и минусы. Сэм годами кочевал за ее супругом из одного издательства в другое до тех пор, пока Герб не открыл собственное. Сэм так походил на верного пса, что люди начали поговаривать: мол, великий Шапиро и шагу не ступит без своего редактора.
Бурный восторг Сэма по поводу переезда — можно подумать, несгибаемый Ли последовал за ним! — страшно раздражал Герба, хотя он понимал: это очередная хохма. В их тандеме именно Герб всегда считался ведущим, учителем, хозяином. Если пирамида перевернется, он будет потрясен до глубины души. Поэтому Пиппа внимательно следила за Шапиро: не пытается ли он перехватить знамя лидерства? Ей, как никому другому, хотелось, чтобы Герб сохранил ауру власти. Долгие месяцы его болезни внесли в их жизнь сумбур. Ее любовь только укрепилась, однако привычная форма отношений начала искажаться с пугающей скоростью. Когда они познакомились, Герб был спасителем и каменной стеной; то, что он вдруг стал зависим от Пиппы, сбило с толку обоих.
В результате супруги продали дом в Сагхарбор с полоской серого галечного пляжа, уютными комнатами, которые на протяжении нескольких десятилетий наполнялись картинами, коврами и фотографиями, детскими, по-прежнему завешенными постерами рок-групп и медалями за победы в соревнованиях по конкуру, просторной спальней с огромной кроватью и венецианским окном, у которого Пиппа усаживалась каждое воскресенье, чтобы почитать газеты или посмотреть на птиц, — все это дождливым утром четверга перешло владельцу строительной компании и его супруге. Квартиру у Грамерси-парка купили бездетные офтальмологи. Пиппе было больно покидать семейные гнезда, но вместе с горечью она, как ни странно, чувствовала облегчение. Сбросить груз собственности (пусть даже любимой), освободиться от излишества — этот призыв звучал в глубине ее души годами, словно звонок мобильника, затерявшегося в недрах огромной квартиры. Но его прерывистую трель заглушали радости и проблемы повседневной жизни, какой живет счастливая жена, заботливая мать, хлебосольная хозяйка, женщина, которую друзья считают одной из самых добрых, великодушных и очаровательных.
Пиппа внесла в гостиную поднос с крем-брюле. Яйца, масло, сахар — для Герба, конечно, тяжеловато, однако, как полагала Пиппа, время от времени нужно есть все, что любишь. В принципе Герб так и делал, пока доктора не осадили. Кроме того, ей нравилось радовать друзей, а любая хозяйка знает: ягненок и крем-брюле вызывают куда больше восторга, чем тушеная камбала и фруктовый салат. Гости дружно проткнули ложками закарамелизовавшийся сахар и принялись смаковать густой ванильный крем.
Торт
Следующим утром Пиппа, облаченная в бирюзовое кимоно из шелка-сырца и джинсы, сидела в гостиной одна, вялая и разморенная, словно одалиска. |