Оперативную машину, выскочившую из туннеля и круто перестроившуюся на осевую полосу реверсивного движения, сильно занесло. Навстречу им лоб в лоб мчался тяжелый трейлер. Еще секунда, и он пронесется точно по их головам, превращая железо и плоть в единое месиво…

Они увернулись в последний миг, и трейлер с ревом пронесся в пяти сантиметрах левее.

Турецкий Александр Борисович, следователь по особо важным делам, успел заметить краем глаза через зеркало заднего вида постового ГАИ, схватившегося было за свисток, но затем поднесшего ко рту микрофон рации.

Турецкий взял телефонную трубку служебной связи:

— Да это мы, свои… Ну ладно, не пыли. Согласен: жизнь прекрасна и удивительна… Согласен.

— Самоубийство. Типичное самоубийство, — сообщил врач Турецкому, закончив осмотр трупов. — Задушила ребенка, а затем вскрыла себе вены. Часа три назад. Около двенадцати ночи.

— Алкоголь? Наркотики?

— Очевидные проявления не обнаружены…

— А точно может показать только вскрытие… — задумчиво протянул Турецкий.

Врач кивнул, соглашаясь.

— А вот чем ты объяснишь блаженные выражения их лиц? Радость на них такая, будто им большой пряник показали перед смертью. Ведь умирать-то больно поди?

— Да нет, не всегда. — Врач, пожав плечами, решил поддержать шутку. — Я, правда, сам еще не умирал ни разу, но те, кто умерли, рассказывали мне потом… Совсем не больно.

— Не больно, может быть. Но ведь тоскливо? Да… — Саша окинул взглядом комнату: — Благополучная семья…

— Вполне, — согласился врач. — Особо зажиточной, конечно, ее не назовешь, но…

— На кухне нашли записку. На телевизоре. Приклеена была на экране, — доложил Сережа — молодой следователь, новый стажер Турецкого.

— «Уходим в лучший мир…» — прочитал Турецкий. — Не густо. Одно, правда, ясно теперь — сделано это было, похоже, вполне сознательно. Записку отправишь на графологическую экспертизу: ее ли почерк и когда написана.

— Есть.

— А мы пока поищем мотивировку. Ведь если записка подлинная, то ведь должны быть мотивы? Ты как считаешь, молодой?

— Да я считаю — мужа не было. Ну, мужика, — предположил Сережа.

— Ходил к ней один, — подтвердила соседка Антонина Степановна, опровергнув тем самым предположение Сергея. — Женатый.

— Зовут как — не знаете?

— Знаю, конечно. Юрий Афанасьевич. Фамилия Травин.

— А кто, где работает?

— Работает экспертом. По информатике. В объединении «Космос».

— Что вы можете сказать о нем как о человеке?

— Замечательный человек.

— То есть?

— Добрый, тихий, вежливый. Начитанный. Одно плохо — женатый.

— Как они жили? >

— Как голуби.

— Как часто и сколь давно он приходил к ней?

— Да как вам сказать… Ходил он к ней очень давно. А насколько часто — не знаю. Я ведь за этим не следила. Понятия не имею. А впрочем, довольно часто он ходил к ней, думаю… — Антонина Степановна что-то, видно, вспомнила.

— Почему так решили?

— Да вот пришло на ум, что он журналы-то свои, «Вопросы информатики» и другие там, сюда, на ее адрес выписывал.