– Ну… им виднее, с кем связываться. Но речь не о том. Мы могли бы предложить Оболенскому деньги. Даже очень большие деньги. Но как нам известно – он «мзду не берет». Мы могли бы физически устранить его, но эта акция, пожалуй, ничего бы не дала…

– Так что вам надо? – Иван Трофимович терял терпение из-за наглости незнакомца.

– У нас есть предложение. Точнее – совет. Вы должны, товарищ генерал, позаботиться о своем офицере, но главным образом – о его семье.

– Вы угрожаете?..

– Мы предлагаем. Ваша прямая обязанность, ваш долг – обеспечить безопасность жене и детям Оболенского. Поверьте, мы не сторонники подобных акций, мы действуем цивилизованными методами, но что поделаешь – у бизнеса свои законы. И они посильнее законов государства.

– Ваше предложение несколько запоздало, – сухо ответил генерал. – Вчера я подписал приказ об отстранении полковника Оболенского от расследования с последующим увольнением со службы.

Было долгое молчание. Как будто растерянное.

– И на каком основании?

– Вот это вас уже никак не касается. Это совершенно внутреннее дело Министерства внутренних дел».

Так красиво ответил Иван Трофимович и положил трубку.

Установить, кто ему звонил и откуда, не удалось. У современных жуликов большие технические возможности.

– И что будет? – спросила мама. – И за что тебя уволили?

– В свое время узнаешь.

Мы с Алешкой тоже об этом узнали в свое время. К сожалению, не сразу.

– Что такое случилось с Любовь Сергеевной? Может, заболела?

– Да, – сказал Алешка, забирая дневник. – Она чихает, и у нее рука от этого дрожит.

– Чеххает и дражжит, – вздохнула мама.

Обошлось без угла и «подзатылка».

Как-то все это странно. Как-то тревожно.

В прихожей, куда мы все вывалились проводить его, он не пошутил, как обычно, только обнял маму и кивнул в нашу сторону:

– Ты им все правильно объяснишь, да?

Мама как-то странно взглянула на нас и стала поправлять свои красивые волосы вздрагивающей рукой:

– Не беспокойся, Сережа. Они все поймут, они не дурачки.

И папа ответил тоже странно:

– Вот это меня и тревожит. Берегите маму, – сказал он нам. – Что бы она вам ни сказала, это все будет правильно. Но вы ей не верьте.

Опять странные слова…

И с этими странными словами папа ушел. Вернее, уехал на той же красной машине с кожаным верхом.

И дом наш сразу опустел. И елки нет, и папа уехал. И мама ушла в ванную.

– Плакать пошла, – деловито сказал Алешка. – Ты давай, Дим, ее слушайся.

– А ты?

– Как получится. – Он сказал это так серьезно и сурово, что я даже насторожился и схватил его за ухо.

– Пусти, – спокойно сказал Алешка, – мама идет.

Неужели он опять что-то узнал раньше меня, что-то очень важное?

Мама вышла из ванной спокойная и с накрашенными ресницами.