– Я хотела бы посмотреть вот эти, – сказала я, подражая повелительному тону Надежды, но голос вышел старческий и нетвердый. – Четвертый размер.

Он чуть округлил глаза, но ничего не сказал. Повернулся и ушел в подсобку – там виднелись коробки, лежащие в ожидании на полках. Я закрыла глаза.

– Я знал, что у меня осталась пара.

Он осторожно вынул туфли из коробки, блестящие, словно облизанные, и красные, красные, красные.

– Можно посмотреть?

Как елочные украшения, как рубины, как небывалые плоды.

– Желаете примерить?

Он ничего не сказал про инвалидное кресло, про старые, шишковатые ступни в бежевых туфлях без шнурков. Вместо этого он встал передо мной на колени, и темные волосы упали налицо. Он осторожно разул меня. Я знала, что он видит червяки синих вен, оплетшие щиколотки, слышит фиалковый запах талька, который Надежда втирает мне в ноги перед сном. Он очень осторожно надел мне туфли; я почувствовала, как опасно выгнулись своды стоп, когда туфли скользнули на место.

– Позвольте, я вам покажу. – Он осторожно выпрямил мою ногу, чтобы мне было видно.

– Джинджер Роджерс, – шепнула Надежда.

Туфли, в которых можно гордо выступать, дефилировать, шагать, парить. Что угодно – только не ходить. Я долго смотрела на себя, сжимая кулаки, ощущая в сердце жаркую, яростную сладость. Интересно, что сказал бы Том, если бы видел меня сейчас. Голова у меня шла кругом.

– Сколько? – хрипло спросила я.

Молодой человек назвал цену, настолько ошеломительную, что сначала я была уверена, что ослышалась, – больше, чем стоил мой первый дом. Осознание с лязгом упало мне в душу, словно что-то уронили в колодец.

– Дороговато, к сожалению, – донесся откуда-то издали мой собственный голос.

Судя по лицу продавца, он чего-то такого и ожидал.

– Ох, Вера, – тихо сказала Надежда.

– Ничего, – сказала я, обращаясь к обоим. – Они мне на самом деле не очень подходят.

Молодой человек покачал головой.

– Не могу согласиться, мадам, – сказал он, криво улыбнувшись. – По-моему, они вам очень подошли.

Он осторожно уложил туфли – цвета валентинки, леденца, гоночной машины – обратно в коробку. В магазине было светло, но, когда туфли исчезли, мне показалось, что свет чуть потускнел.

– Вы только на день приехали, мадам?

Я кивнула.

– Да. Мы замечательно провели время. Но нам уже пора домой.

– Очень жаль. – Он протянул руку к вазе у двери и вытащил оттуда розу. – Не желаете ли взять с собой?

Он вложил розу мне в руку. Совершенный, благоухающий, едва раскрывшийся бутон. Запах летних вечеров и «Лебединого озера». В эту секунду я забыла про красные туфли. Мужчина – не мой сын – подарил мне цветы.

Эта роза до сих пор у меня. На время, пока мы ехали обратно в поезде, я поставила ее в бумажный стаканчик с водой, а дома перенесла в вазу. Желтые хризантемы все равно уже засохли. Когда роза увянет, я засушу лепестки – они все еще необычно сильно пахнут – и буду закладывать ими страницы «Лолиты», которую мы с Надеждой сейчас читаем. Может, это все и неподобающе. Но пусть только попробуют отобрать.

СЕСТРА

Мне всегда было немножко жалко старших сестер Золушки. И я всегда подозревала, что сказки, мультфильмы и пьесы чего-то недоговаривают.

Злым старшим сестрам живется непросто. Особенно под Рождество, в сезон детских спектаклей, – мишура, фальшивый блеск, свист и топанье, плоские шутки, ахи, охи, берегись, вон он прячется за кустом.