Глава двенадцатая

Фиона рассматривала копченую селедку, лежавшую на прилавке в рыбном ряду. Была пятница, но на рынок она пришла одна. Мать не могла справиться с жутким кашлем, и Фиона не хотела, чтобы та выходила на сырой октябрьский воздух. Призывы торговцев девушку не радовали; она равнодушно смотрела на их красивые витрины и ломала себе голову, как купить чаю на четверых всего за шесть пенсов.

— Почем селедка? — спросила она торговца.

— Большие — по два пенса штука. — Он показал на рыбу помельче. — А эти — две за три пенса.

— Я возьму две маленькие. — Она положила пакет с рыбой в сумку, поверх картошки, купленной у Бристоу, и груш, которыми ее угостила Роза.

Груши Фиона любила, но доброта тети Розы сильно отдавала благотворительностью. И все же она приняла подарок; Сими обожал груши, и ей хотелось порадовать брата. Она немного поболтала с миссис Бристоу о Джо и его долгожданном повышении. Обе получали от него письма каждую неделю, но не видели уже месяц. Фиона ужасно скучала по жениху. Хотелось написать ему; так было бы легче перенести разлуку. Но стоило ей отложить несколько пенни на бумагу и марки, как срочно требовалось что-то купить: хлеб, носки Сими, а матери — полоскание для горла.

Фиона не сомневалась, что кашель матери вызван сырыми стенами их нового жилья в Адамс-Корте. Дом стоял рядом с единственной колонкой, которая текла днем и ночью. Двор был вечно залит водой, а в комнатах было сыро и холодно.

Адамс-Корт представлял собой короткий мрачный тупик, отделенный узким проходом от Варден-стрит. Друг напротив друга стояли приземистые двухэтажные дома, разделенные семью футами брусчатки. Финнеганы занимали переднюю комнату на первом этаже дома номер двенадцать. Накануне переезда мать взяла Фиону с собой и показала ей новое жилье. Кейт узнала о нем от подруги Лилли. Раньше там жил жених Лилли, но после свадьбы они переехали в комнату побольше, на другом берегу реки. Здесь не было ни раковины, ни платяного шкафа. Одежду придется вешать на гвозди. Площадь комнаты составляла около двадцати квадратных ярдов. Они будут вынуждены продать почти всю мебель. Комната Фионе ужасно не понравилась, но когда мать с надеждой и тревогой спросила, что она думает об этом, девушка ответила, что, когда они привыкнут к тесноте, здесь будет вполне терпимо. Точнее, очень неплохо.

Старые друзья и соседи делали все, чтобы Финнеганы остались на Монтегью-стрит. Предлагали им место в битком набитых домах, но эти предложения диктовались добротой, а не практичностью, и мать не могла их принять. Родди тоже пытался помочь.

Фионе не полагалось об этом знать, но она знала. Однажды вечером он пришел после дежурства, и Кейт заварила ему чай. Дверь в детскую была открыта, и Фиона слышала, как они обсуждали тяжбу Кейт с «Чаем Бертона». А потом Родди ни с того ни с сего предложил маме выйти за него замуж.

— Кейт, я знаю, ты меня не любишь, — сказал он. — И я этого не жду. Куда мне до Падди… Я знаю, как вы любили друг друга. Речь не о том. Просто… ну… я мог бы позаботиться о тебе и детях. Продолжал бы жить в своей комнате, ты в своей, и все шло бы как прежде. Не нужно уезжать.

Потом Фиона услышала плач матери и тревожный голос Родди:

— Ради бога, извини. Я не собирался тебя расстраивать. Просто хотел помочь. Господи, какая же я бестолочь…

— Нет, Родди, ты не бестолочь, — ответила мать. — Ты очень хороший человек. Любая женщина была бы рада выйти за тебя. Я заплакала, потому что это очень трогательно. На свете мало людей, готовых отказаться от собственного счастья ради счастья других. Но ты не должен сажать себе на шею чужую семью.