Левантийские черты лица выделяли Луго среди прочих. Бурдигала была городом космополитическим, в жилах которого текла кровь Италии, Греции, Африки и Азии. И все-таки большинство горожан оставались такими же, как их предки, — коренастыми, круглоголовыми, темноволосыми, но светлокожими. По-латыни они говорили как-то гнусаво; Луго так и не сумел перенять их акцент.

Заставленная готовыми изделиями мастерская горшечника, откуда доносилось поскрипывание гончарного круга, напомнила Луго, где свернуть на более широкую улицу Тевтатия; не так давно епископ пытался переименовать ее в честь святого Иоанна, но безуспешно. Здесь пролегал кратчайший путь к переулку Терновой Метлы, где жил нужный Луго человек. Может, Руфус и не дома, но наверняка не на работе. Заказы на верфь не поступали уже больше года, и тамошние работники получали кое-что лишь благодаря государственному вспомоществованию; порой подворачивался случайный заработок — охота на медведя для цирка или что-нибудь в том же роде. Если Руфус ушел, придется незаметно побродить вокруг, пока тот не вернется. Терпения Луго не занимать.

Он прошел еще около сотни шагов, когда до его слуха донесся шум. Другие, кто был на улице, тоже обратили на шум внимание, оставили дела и стали вслушиваться, вытягивая шеи и прищурив глаза. Большинство поспешили найти укрытие, лавочники и мастеровые приготовились закрыть двери и ставни. Нашлись и такие, кто плотоядно облизнул губы и двинулся в сторону, откуда неслись крики. Гам стал громче; его все еще глушили извилистые улицы и тесно стоящие дома, но ошибки быть не могло. Луго прекрасно знал это низкое, утробное ворчание вперемешку с воплями и гиканьем. Толпа травила человека.

Луго сразу понял, за кем охотятся, и по спине у него побежали мурашки. На мгновение он замешкался. Стоит ли рисковать? Дома Корделия, дети — у него и у его семьи впереди еще тридцать — сорок лет спокойной жизни…

И тут же пришла решимость. По крайней мере, надо пойти посмотреть, безнадежна ситуация или нет. Луго поднял наголовник, опустив пришитую по краю сетку: видно сквозь нее не так уж плохо, а лица за сеткой не разглядеть. Жизнь научила Луго предусмотрительности. Правда, увидев его в таком виде, военный патруль насторожится и остановит для допроса. Но будь по соседству патруль, эта свора не ринулась бы за Руфусом. Правда, — рот Луго скривился в мимолетной усмешке, — Руфус мог бы оказаться под арестом.

Луго двинулся наперерез приближающемуся гаму, ориентируясь по звуку. Он шел чуточку быстрее, чем искатели опасных приключений, но не настолько, чтобы привлекать к себе внимание. Наголовник бросает на сетку тень; ее, наверное, никто и не заметит. Мысленно он повторял древние заклятия против опасности: «Не дай страху охватить тебя, пусть мышцы будут расслаблены, чувства открыты, а тело в любой момент готово перейти к действию. Спокойствие, бдительность, гибкость; спокойствие, бдительность, гибкость…»

Он вышел на площадь Геркулеса одновременно с преследуемым. Название ей дала покрытая патиной статуя героя в центре. От нее лучами расходилось полдесятка улиц. Выскочивший на площадь мужчина был коренаст, его грубое лицо усыпали веснушки, а жидкие волосы и спутанная борода были редкого огненно-рыжего цвета. Туника, облепившая мощное тело, была пропитана потом. Да, это наверняка Руфус, решил Луго. Ведь Руфус — явно не имя, а прозвище.

Беглец был силен, но не создан для скорости. Толпа преследователей бежала за ним по пятам. Их было человек пятьдесят — такие же, как Руфус, работяги, одетые в тусклые, много раз чиненные одежды.