– Нет! – плаксиво возразил Эндамон. – Ведь толстякам жрать хочется всегда даже больше, чем нам, тощим! Это для них самая страшная кара. Давайте, я унесу им по куску баранины, а потом как следует отлупцую?

Дальвиг тяжело вздохнул и залез в карман, где лежал кулечек с маковым порошком. Быстро швырнув щепоть в лицо Эндамона, Эт Кобос коротко приказал: «Анарерт!» Наемник, открыв рот, чтобы сказать еще какую‑то глупость, вдруг закатил глаза, всхрапнул и рухнул на пол, разлив остатки вина из кружки себе на штаны. Через мгновение мощный храп возвестил о том, что на одного спящего в зале стало больше.

Кажется, Эндамон был последним, оставшимся на ногах. Кто‑то дрых здесь, в зале, кто‑то смог найти в себе силы и уплестись наверх, в комнаты. Пара человек еще шевелилась за столом, но, судя по их бессмысленным взглядам и движениям, они от спящих отличались очень мало.

Дальвиг легко поднялся на ноги и шагнул. Его слегка занесло в сторону: оказывается, он выпил тоже достаточно! Зрение немного туманилось, а мысли разбегались. Ни одну из них Эт Кобос не смог ухватить и проследить до конца. Пока он добрался до лестницы, ему последовательно подумалось о том, что обеденный стол уже стал черен и его пора скоблить, потом о кубке, который он опрометчиво швырнул и мог помять, а после о пленниках, превратившихся в ходячих мертвецов. Рано или поздно придется показать их остальным… как? Впрочем, тут же Дальвиг забыл о них и попытался вспомнить, сколько денег осталось в его сумках. Прилетал ли уже эзбанс с докладом? Зачем он выпил столько много вина?

Вконец запутавшись в целом ворохе разнообразных дум, толкавшихся в мозгу, как торопящиеся к насыпанному в кормушку зерну куры, Дальвиг упал на свою кровать и сразу уснул.

КРОВАВЫЙ ИНЕЙ

Утром он проснулся поздно, с тяжелой головой и налитыми железом веками – они никак не желали открываться. Тусклый свет солнца, укутанного пеленой полупрозрачных облаков, казался невыносимо ярким, виски ломило… Едва поднявшись на ноги, Дальвиг с выражением муки на лице проковылял к столу и нашел на нем завядший лист белладонны, сорванный пару недель назад. Он приложил похожий на полусырой клок пергамента листок к виску и прошептал заклинание, вытягивающее боль из тела. Белладонна постепенно набухла, почернела, будто наливаясь кровью. Боль в голове притупилась, превратившись в неприятное, пугающее пульсирование. Дрожащей рукой Дальвиг поднес лист к магическому огню – и тот вспыхнул, разом превратившись в пламя. Хоть оно и было холодным, Эт Кобос по привычке отдернул пальцы и с неудовольствием обнаружил, что сердце прыгает, как у увидавшего лису зайчишки. Потом он глубоко вздохнул и с облегчением понял, что почти здоров. Разве что небольшая слабость в ногах или до сих пор дрожащие руки… пустяки.

Спустившись в обеденный зал, Дальвиг безжалостно усмехнулся, когда увидал там больше десятка опухших с похмелья наемников. Каждый лечился как мог – кто лакал пиво, кто – простоквашу, кто травяной настой. Судя по квелым фигурам и кислым рожам, никто не мог похвастаться успехом.

По приказу хозяина всех страдающих пьяниц изгнали прочь, чтобы они своим видом не портили аппетит. Кухарки подали Дальвигу на завтрак тонкие ломтики окорока, вымоченные в терпком южном вине, и зажаренные хлебцы с маслом. Эт Кобос снова криво ухмыльнулся, вспомнив самого себя, жующего опротивевший козий сыр и яйца. Есть ему особо не хотелось, так что он ограничился пробами, выпив напоследок немного подогретого, разбавленного вермута. Настроение немного улучшилось, и Дальвиг решил подняться к себе, чтобы переодеться для конной прогулки. Однако не успел он приготовить куртку и штаны, выложив их из шкафа на постель, как за окном раздались далекие выкрики и даже свист стрел.