Старуха медленно кивнула, будто бы одобряя это решение. Дыхание вырывалось из ее груди с хрипом. Обратив лицо к небу, она что‑то беззвучно говорила.

– Я уезжаю, – повторил Дальвиг. – Не пытайтесь задержать меня и приготовьте коня… Вон того, который остался от нападавших.

Ему пришлось сопроводить приказание громким выкриком, чтобы муж Ханале смог пересилить свой страх и бегом отправиться ловить коня. Затем Дальвиг поднялся в башню, чтобы собрать вещи. Все уместилось в два небольших узелка. Разную мелочь, совсем уж негодные обноски, даже матрас, он выбросил во двор, потом стащил в кучу и поджег. Здесь не должно остаться ни одного следа! Сильный ветер, принесший с запада холод и тучи, рвал гудящее пламя и в клочья разносил дым. До конца дня было еще далеко, но темнота уже опустилась на окрестности, жуткая предгрозовая темнота.

Хак, смеясь, протягивал к большому костру ладони. Он всегда любил пламя… Теперь, засмотревшись на его беззаботное веселье, Дальвиг позавидовал дурачку. Вечно счастливый, вечно живущий сегодняшним днем, не задумывающийся о будущем и не плачущий о прошлом… Пока живы мать и отец, он будет окружен вниманием и любовью. Для Ханале он – единственная радость, единственный предмет для обожания. Дальвиг вспомнил, что ни разу не слыхал, чтобы кухарка бранила или наказывала сына. Да, он для нее много значит.

Привязав узлы к седлу коня, доставшегося от сгоревшего десятника, Дальвиг подошел к сбившимся в кучку слугам и встал, засунув руки за пояс.

– Мне надо бы отблагодарить вас всех за заботу, которая позволила мне так долго прожить здесь в хоть сколько‑нибудь сносных условиях, – с кривой ухмылкой сказал он. – Однако, как выясняется, за это следует сказать спасибо Богу‑Облаку. Когда увижу, обязательно скажу.

Лицо Ханале исказилось, когда она услышала такое явное богохульство и издевку.

– Бойся гнева божьего! – прошептала она, сжав кулаки. – Злой, глупый мальчишка! Каяться тебе поздно, и Бездна Горящая примет тебя сразу после смерти… а она не замедлит явиться!

– Хорошо, может, будет и по‑твоему, – снова усмехнулся Дальвиг. – Однако мне в голову пришла одна идея: коль я отправляюсь в поход, кто будет мне стирать, готовить еду, кто станет ухаживать за конем?

Ханале подозрительно взглянула на Дальвига и сжалась. Она воровато оглянулась на стоявшего за правым плечом мужа, но промолчала.

– Седлайте пегого, – медленно продолжил Эт Кобос. – Я возьму с собой Хака.

– Нет!! – заверещала Ханале и бросилась к ногам хозяина. Протягивая тощие руки, она пыталась ухватить его за сапог, но тот отступил назад. – Пожалейте его и нас, молодой господин! Он ведь неразумен, как малое дитя! Он погибнет, сгинет в дальнем краю!

– Что ж ты плачешь, старуха? – надменно ответил Даль‑виг и указал наверх. – Взгляни внимательно на небо и увидишь, что твой любимый Бог начертал это прямо на тучах. Все в его силах, и твоего сына посылает тоже он. Ты ведь не сможешь этому помешать!

Завывая и тряся выползшими из‑под чепца седыми волосами, Ханале и вправду обратила лицо к небесам. Не переставая кричать, она бросилась к мужу, но тот метнулся прочь, бросая на Дальвига полные ужаса взгляды. Очевидно, его любовь к сыну была гораздо слабее, чем у жены: он подозрительно спешно и безропотно оседлал пегого конька и вывел его во двор.

– Собирайся, Хак, – повелел Дальвиг. – Возьми себе вещей в дорогу.

– Собираться куда? – с улыбкой спросил тот. Его немного обеспокоило поведение матери, но теперь, когда молодой господин вдруг обратился прямо к нему, глупец позабыл о стенаниях Ханале напрочь.

– Поедем в дальние страны.