ВРЕЛГИН

Крайл был большим городом, хотя, окажись человек из иных мест на его окраине, он мог бы подумать, что попал в деревню. Скопище низких деревянных домов с крышами в лучшем случае из потемневших от старости березовых плашек, а чаще – из соломы мерзкого вида и запаха. Никаких защитных стен, рвов, пограничных застав с солдатами… Крайл спокойно и мирно жил уже много лет под дланями Императора и Бога‑Облака.

Издалека, с вершин лежавших рядом холмов, город казался черным пятном сажи на яркой зелени окрестных лесов и полей. По мере приближения он не становился лучше. Напротив, стойкий запах топимых чем попало – от вонючего болотного торфа до конского кизяка – печей, выворачивающий живот дурман выгребных ям и помойных канав выбирался с крайних улочек города далеко по его окрестностям. Это было плохое место, но, к счастью для себя, Дальвиг редко бывал здесь. Город предназначен для того, чтобы тратить деньги, а нищий сын покойного Кобоса их не имел.

Пока невзрачный пегий конек, один из двух в хозяйстве Дальвига, неспешно передвигал копыта по кое‑как замощенным улицам, юноша разглядывал дома и людей. Иногда – с любопытством, чаще – с отвращением. После кривобоких домишек отбросов городского общества, сложенных из гнилых бревен халуп с торчащими из стен прядями зеленого мха, с прокопченными окнами размером в пару ладоней, начались кварталы побогаче. Исчезли многочисленные оборванцы, шнырявшие, сидевшие, лежавшие на пыльных обочинах. Теперь по тротуарам, возникшим на месте пылевых залежей, шли ремесленники в грязных, но добротных рабочих одеждах, толстые домохозяйки в непременных голубых фартуках и хитроумно завязанных на головах розовых шарфах. Дети выглядели более сытыми и играли поодаль от улиц, в глубине дворов – в ножички, бабки или салки. Стены у здешних домов почти всегда были каменные и поднимались на высоту двух или трех этажей. К крышам тянулись деревянные лотки для отвода дождевой воды, а в тротуарах, у стен, были пробиты аккуратные сточные канавы. Нигде не было и следа помоев или какого‑то мусора. То тут, то там у стен качались вывески с безыскусно намалеванными рисунками и корявыми буквами. Дальвиг, к своему счастью (увы, весьма сомнительная удача, учитывая остальные невзгоды), успел как следует научиться читать и считать к той поре, когда учить его оказалось некому. Он позволял себе снисходительно усмехнуться, видя надпись вроде «Любеснае угащение Старова Лисса» или «Нажи луччей заточьки». Миновать таверну или подвальный кабачок таким же манером не удавалось. С утра, отправившись в путь, Дальвиг выпил лишь стакан молока с куском вчерашней булки, и теперь зверски хотел есть. Увы, те жалкие несколько серебряных монет, которые он скопил чуть ли не за всю прошедшую жизнь, нужно было хранить до самого последнего момента. Кругом же как нарочно витали ароматы печенных на углях рыб, истекающих салом копченых окороков, румяных пирогов с самыми разнообразными начинками и свежего пива на меду. Хозяева заведений, словно сговорившись, выносили яства на улицу и для пущего эффекта нанимали специальных людей, которые громко и складно нахваливали еду и питье.

Дальвиг был рад миновать кварталы лавок и трактиров: как только они остались за спиной, он почувствовал, как боль в его голодном желудке ослабевает. Тем временем темные и простые стены тоже пропали, уступив место шикарным, утопающим в садах виллам, каждая из которых была не похожа на остальные.