Да, Хряк и в самом деле назвал Карла-Эрика Столпом Педагогики. Скорее всего, иронизировал.

А может быть, и нет, подумала Розмари Вундерлих Германссон, засовывая электрическую зубную щетку поглубже за щеку. Вера Рагнебьорк, единственная ее коллега по вымирающему немецкому языку в школе в Чимлинге, утверждала, что Хряк напрочь лишен иронии. Он даже не знает, что это такое. Поэтому с ним невозможно разговаривать, как с нормальными людьми. Скорее всего, именно отсутствие иронии помогло ему просидеть в ректорском кресле вот уже больше тридцати лет.

Хряк всего на год моложе Карла-Эрика, но весит килограммов на сорок больше. Восемь лет назад он овдовел: его жена Берит неудачно упала на трассе в Китцбюэле и сломала шейные позвонки. А до этого они встречались семьями. Бридж и тому подобное. Ездили в Стокгольм — походить по театрам. Потом вместе проводили отпуск на Крите — это была катастрофа мирового масштаба… Розмари недоставало Берит, но про Хряка она этого сказать не могла. Без Хряка она легко обходилась.

У меня что, много времени, что я думаю об этом ничтожестве? — упрекнула она себя. Утром, когда каждая минута дорога. Перестаю ловить мышей, мысленно усмехнулась Розмари Вундерлих Германссон.

Ни газета, ни кофе настроение не улучшили. Никакого просвета. Она посмотрела на бессмертные кухонные часы, импульсивно купленные в ИКЕА за сорок девять девяносто… когда ж это было?.. Да, не вчера. Осенью 1979 года.

Двадцать минут седьмого. Благословенный миг, когда она вновь сможет забраться в постель и вычеркнуть в календаре еще один тоскливый день… этот миг наступит не раньше чем через семнадцать часов. И тогда спать, спать…

Сегодня воскресенье. Ее второй день после ухода на пенсию. Счастливая пенсионерка… Какая-то добрая душа сказала ей, что это предпоследний серьезный шаг в жизни. Последний — смерть. Если бы у нее был пистолет, она бы позаботилась, чтобы этот шаг был как можно короче. Взять и пустить себе пулю в лоб, еще до того, как в кухне появится Карл-Эрик, выпятит грудь и гордо сообщит — спал как пень. Если во всех этих рассказах о клинической смерти есть хоть доля правды, было бы интересно повисеть под потолком и посмотреть, что он будет делать, когда найдет ее — голова на столе в большой, горячей луже крови.

Что за глупости… так не поступают. Особенно если у тебя нет пистолета и если ты хоть немного думаешь о детях.

Она отхлебнула кофе и обожгла язык. Это мелкое событие направило мысли в менее романтическое русло. Итак, что же у нас в программе на второй день после Всей Трудовой Жизни?

День, который мог бы стать Днем с большой буквы… И все из-за Роберта. Вот именно — из-за Роберта. Всю осень только и говорили — сто гостей… сто двадцать гостей… Карл-Эрик договаривался с владельцем ресторана Брундином раз десять, и тот заверил его: сто человек и даже немного больше разместятся без всяких неудобств.

Должен был стать Днем с большой буквы — но не стал. Скандал с Робертом разразился 12 ноября. Ресторан заказали давным-давно, но отказаться было еще не поздно. Разослали уже штук семьдесят приглашений, на двадцать с лишним получили положительный ответ. Но никто не обиделся, все проявили понимание, когда пришлось отменить праздник — «в связи с возникшими обстоятельствами мы решили провести этот знаменательный день в кругу семьи».

Никто не обиделся.