Он легко нашел нужный диктант, заложил страницу бумажкой и захлопнул книгу. Сквозь занавески лился теплый солнечный свет, сверкал на листьях цветов, которыми были уставлены подоконники. Из прихожей Костя прошел в переднюю комнату. Здесь тоже были цветы в пузатых горшках. В углу на низеньком столике лежали куски фанеры и лобзик. К краю стола были привернуты маленькие тиски. «Делать ему больше нечего, — усмехнулся Костя. — Надо будет рассказать в школе, чем он занимается вместо уроков. Всыпят ему по пятое число».

Он зажал кусочек фанеры в тиски и попробовал пилить лобзиком. Слоеное дерево резалось не хуже пирожного. Но когда Костя нажал посильнее, тоненькая пилочка хрустнула и переломилась. «Этого еще не хватало, чтобы Крутиков расхныкался из-за сломанной пилки!» — подумал Костя и поспешно положил лобзик на место, вынул из тисков фанерку и засунул под стол. Под столом оказался еще какой-то предмет, завернутый в тряпку. Костя откинул тряпку и удивленно присвистнул: на квадратной фанерке была вылеплена настоящая лесная опушка. У замшелого пня, распушив хвост и наклонив красивую голову с красным гребнем, стояла птица. Она была так похожа на живую, что Костя невольно потянулся к ней, словно боялся, что она возьмет и улетит.

«Ничего себе, до уроков ли тут», — снова подумал Костя. Но странное дело, поймал себя на том, что завидует Мише Крутикову, не умеющему писать диктанты без ошибок.

Решив, что рядом с птицей неплохо бы приткнуть белый гриб, Костя азартно взялся за пластилин. Не так уж это, наверно, и сложно, раз у Крутикова получается. «Пусть удивится потом, увидев мой гриб, — весело подумал он. — А я после прикрою тряпочкой, как будто все так и было».

Гриб получился не ахти какой по форме и цвету, но Косте он показался верхом совершенства. Теперь самое главное прилепить его к пню…

Но, видно, шляпка была тяжела — валится гриб и все тут. Костя нажал тогда посильнее. Гриб встал, но на замшелом пне осталась вмятина от пальца. Не долго думая, Костя загладил ее и… испуганно поежился: пня не было, был только кусок зеленовато-серого пластилина. Вот так фунт! Закрыв тряпочкой избезображенную лесную опушку, Костя поднялся и стер со лба испарину. Его мучал вопрос: стоит ли во всем чистосердечно признаться Мише? Он отошел к столу и стал рассеянно листать учебник. «Лучше промолчу, может, и не догадается», — решил он.

В это время на кухне послышалась глухая возня. Костя с опаской прислушался: дом чужой, непривычный.

— Кто там?

В ответ немая тишина. Но не прошло и минуты, как опять кто-то завозился.

— Кто? Все равно слышу! — тонко выкрикнул Костя, почувствовав, что сейчас у него от напряжения брызнут слезы. На кухне снова было тихо.

Приготовившись, к самому худшему, немея от страха, Костя осторожно, на цыпочках, пошел туда. За невысокой перегородкой на соломенной подстилке лежал маленький поросенок. Мальчик облегченно вздохнул и повеселел.

— Тю-тю, — неожиданно для себя произнес он. — Лежишь?

Впервые за это утро на его лице появилась безмятежная улыбка. Куда делась напускная серьезность!

— Ух ты, тю-тю! — с умилением приговаривал он, оглаживая поросенка и едва сдерживаясь, чтобы не поцеловать его в розовый пятачок.

Таким и застал его Миша. С удивлением и радостью смотрел он на своего разомлевшего одноклассника и боялся пошевелиться, чтобы не вспугнуть.

— Костя, — беззвучно шептал он, — Костя, ты…

Он никак не мог поверить, что серьезный Костя, редко улыбающийся Костя Цветков может быть таким ласковым. Миша был покорен.

— Костя!

Костя Цветков, как ошпаренный, отпрыгнул от загородки.