|
– Как почему? Все следует из твоих же слов.
– Нет, не следует!
– В споре не надо упрямиться. Оттого, что ты скажешь дважды «нет», неправда сама собой не превратится в истину.
– Какая же неправда? О чем ты говоришь?
– Насчет вечности.
– Чего же ты допытываешься?
– Агенор, мне в рассуждениях нужна точность. Я не могу слушать только слова, слова, слова, лишенные смысла.
– А Зенона, говорят, ты слушаешь внимательно…
– Откуда тебе это известно?
– Все говорят.
– Зенон забавен. Зенон остроумен в своих доказательствах. Возьми его знаменитую черепаху и Ахиллеса. Я его трижды просил повторить. Согласись: доказательство его остроумно.
– В чем остроумие? Доказывать несуществующее?
– Может быть.
– Зенон глумится над слушателями, которых в душе презирает.
– Не сказал бы.
– Значит, и вправду считаешь, что Ахиллес не догонит черепаху?
– Здесь важнее само рассуждение. И мысль о бесконечно малых величинах, бесконечно делящихся числах.
– А по мне – всё это увертки и ухищрения, долженствующие доказать присутствие мысли там, где ее вовсе нет.
– Да, может быть и такое мнение.
– Оно единственно верное!
– Допустим, Агенор, допустим.
– Я не нуждаюсь в снисходительном тоне! Со мною надо спорить как с равным.
– Что я и делаю. – Перикл вытер пот со лба ярким, по виду вавилонским платком, таким широким и легким.
Этот молодой человек, несомненно, самолюбив и горяч, что, естественно, следует объяснить его молодостью. Но все это для Перикла не имеет решающего значения. Главное – суть разговора, принципы рассуждений, умозаключений. И, разумеется, зрелость мышления, без чего – нельзя ни шагу ступить…
Агенор сказал, правда, запальчиво:
– Ты спрашиваешь, к чему речь о вечности? Я полагал, что это ясно даже слепому.
– А может быть, я и есть слепой, – сказал Перикл, и легкая усмешка чуть оживила его усталое лицо.
– Ты не слепой! Со слепым я вряд ли решился бы разговаривать. Ты слишком умен, и с тобой нельзя юлить. Поэтому я надеюсь, что ты извинишь меня за слишком заносчивые порою слова.
– Вполне извиняю, – сказал Перикл. – В споре бывает всякое… В данном случае, Агенор, тебе остается признать несостоятельным тезис о вечности в применении к мотыльку.
– Никогда! – воскликнул Агенор, и он поднял вверх сжатые кулаки. – Никогда!
…Солнце стояло в зените, когда морской бой завершился полным разгромом варварской эскадры. Три корабля потоплено, один взят на буксир, остальные спаслись бегством в открытое море. Перикл не пожелал преследовать их, дабы не уклоняться от своего направления в Пантикапей.
Свидетелем этой блистательной битвы был и некий колх по имени Сат, прикомандированный к эскадре царем Колхиды в качестве лоцмана. Сат подивился быстроте и точности исполнения всех приказов наварха. Он сказал так:
– Воистину поражает это мастерство. Наблюдая за сражением, я все время говорил про себя: «Вот-вот случится непредвиденное и хитроумный замысел афинян провалится». Однако сноровка моряков, их великое военное умение потрясли меня. И я сказал себе: «Вот истинные, прирожденные моряки». И это сказал я, родившийся на самом берегу и сызмальства не выходивший из челна.
Это была великая похвала, ибо племя лоцмана Сата почиталось племенем бесстрашных и опытных мореходов.
Море за все время сражения ни разу не шелохнулось. |