Все это приходит мне в голову, пока доктор Хиллстед наблюдает за мной.

— Это так, — говорю я.

Он закрывает досье. Сжимает пальцы в кулаки и смотрит на меня.

— Вы выдающийся агент. Безусловно, одна из лучших женщин-агентов в истории Бюро. Вы гоняетесь за худшими из худших. Шесть месяцев назад человек, которого вы разыскивали, Джозеф Сэндс, напал на вашу семью. Он убил вашего мужа и дочь у вас на глазах и изнасиловал вас. Усилием, которое можно назвать сверхчеловеческим, вы сумели освободиться и убить его.

Я молчу, не понимая, куда он клонит. Впрочем, мне это безразлично.

— И вот я, психотерапевт, у которого два плюс два не всегда четыре и вещи порой падают не там, где должны, пытаюсь помочь вам вернуться к вашей профессии.

В его взгляде я читаю такое глубокое сочувствие, что мне приходится отвернуться: взгляд прожигает меня насквозь.

— Я уже давно занимаюсь этим, Смоуки. И вы тоже приходите сюда не в первый раз. Я уже начинаю чувствовать кое-что интуитивно. Я могу вам сказать, что я чувствую относительно вас. Мне думается, вы пытаетесь выбрать, что делать: вернуться на работу или покончить с собой.

Я невольно бросаю на него откровенный взгляд: да, он прав. Оцепенение резко покидает меня, и я осознаю, что со мной играли, причем очень искусно. Он заболтал меня, увел в сторону, заставил потерять бдительность и вот нанес удар. Прямо в сердце, ни секунды не колеблясь. И удар достиг цели.

— Я не смогу помочь вам, Смоуки, если вы в самом деле не выложите все карты на стол.

И снова этот взгляд, слишком сочувственный для меня в данный момент. Хиллстед словно протягивает руки, чтобы схватить меня за плечи и хорошенько тряхнуть. Я чувствую, как на глаза набегают слезы. Но мой ответный взгляд полон ярости. Доктор хочет сломить меня точно так же, как я в свое время ломала преступников во время допросов. «Да застрелись ты! — думаю я. — Ни за что».

Кажется, Хиллстед читает мои мысли. Он мягко улыбается:

— Ладно, Смоуки, проехали. Еще одно напоследок.

Он открывает ящик стола и вынимает пакет для вещественных доказательств. Сначала я не могу разобрать, что в упаковке, но потом понимаю, и меня одновременно бросает в пот и охватывает озноб.

Мой пистолет. Тот самый, который был со мной долгие годы, из которого я застрелила Джозефа Сэндса.

Я не могу оторвать от оружия глаз. Я знаю его так же хорошо, как и свое лицо. «Глок», черный, несущий смерть. Я знаю, сколько он весит, какой он на ощупь, я даже помню, как он пахнет. Он лежит в пакете и внушает мне дикий ужас.

Доктор Хиллстед открывает пакет и достает пистолет. Кладет его на стол между нами. Снова смотрит на меня, только теперь не с сочувствием, а твердо, жестко. Он кончил валять дурака. Я понимаю: то, что мне показалось решающим ударом, было ерундой. По непонятной мне причине доктор считает, что этой штукой сможет меня сломить. Моим собственным пистолетом.

— Сколько раз вы поднимали эту пушку, Смоуки? Тысячу раз? Десять тысяч?

Я облизываю совершенно пересохшие губы. Молчу. Не могу оторвать глаз от «глока».

— Поднимите его сейчас, и я дам вам разрешение на дальнейшую службу, если вы этого хотите.

Я не отвечаю, но и не отвожу глаз от пистолета. Одна часть меня понимает, что находится в кабинете доктора Хиллстеда, что он сидит напротив, но другая часть погружена в мир, где есть только я и пистолет. Все внешние звуки исчезли, в голове странная пустота, оглашаемая ударами сердца.