Полуночник стукнул посохом о землю, словно в подтверждение своих пророчеств.

– Я повидался с Монвайяном, – продолжал Адамберг, – рассказал ему о Массаре, о Меркантурском звере. Я этого полицейского давно знаю. Он хороший профессионал, но слишком уж рациональный, и это ему мешает. Моя история ему понравилась, но скорее как поэма. И вот еще что: Монвайян предпочитает александрийский стих, причем не слушает более четырех строк зараз. В этом‑то и препятствие, потому что эпическая поэма о Массаре не влезает в его упрямую голову. Монвайян предполагает, что это был волк. Год назад к югу от Гренобля, неподалеку от Экренского массива, произошел подобный случай. Но он и слышать не хочет о том, что это может быть человек. Я сказал ему, что для одинокого волка жертв слишком много, причем всего за несколько дней, но он считает это вполне обычным делом, особенно если волк болен бешенством или у него что‑то не так с головой. Он собирается организовать облаву и заказать вертолет. Впрочем, это еще не все.

– Ты обедал, парень? – осведомился Полуночник.

– Нет, я забыл, – ответил комиссар.

– Соль, принеси ему поесть. И прихвати беленького.

Солиман поставил перед Адамбергом корзинку с едой и подал бутылку Полуночнику. Никто, кроме старика, не имел права разливать сен‑викторское вино: Камиллу вежливо уведомили об этом наутро после ее ночного караула на перевале Ла‑Бонет.

– «Экспансионизм, – проговорил Солиман, искоса поглядывая на старика, – индивидуальное или коллективное стремление властвовать над окружающими, подчинять их своей воле, стремление к господству».

– Уважай старших, – прервал его речь Полуночник.

Он наполнил стакан и протянул его Адамбергу.

– Это вино просто сказка: не ходишь – летаешь, сил хоть отбавляй, глаз как у сокола. Только поосторожнее, оно с характером.

Адамберг кивком поблагодарил старика.

– У Серно след удара на черепе, словно его стукнули по голове, перед тем как перегрызть горло, – продолжил он свой рассказ. – Что‑нибудь подобное у Сюзанны Рослен было замечено?

Воцарилось напряженное молчание.

– Нам об этом ничего не известно, – сдавленно проговорил Солиман. – Тогда‑то все были уверены, что это волк. Никто еще не подозревал Массара. И ее голову никто не осматривал.

Голос Солимана сорвался, он умолк.

– Я понимаю, – сказал Адамберг. – Я подробно расспросил об этом Монвайяна. Но, по его мнению, Серно сам ударился, защищаясь от нападения животного. Очень рациональное объяснение. Монвайян не хочет идти дальше. Мне хотя бы удалось добиться повторного исследования тела: пусть поищут частицы шерсти или волос.

– У Массара нет волос, – упрямо повторил Полуночник, – а те, что появляются на его теле ночью, вряд ли станут выпадать.

– Я имею в виду шерсть животного, – уточнил Адамберг. – Чтобы мы знали, собака это или волк.

– Они знают, в котором часу произошло нападение? – спросил Солиман.

– Примерно в четыре утра.

– Значит, у него было достаточно времени, чтобы добраться из Тет‑дю‑Кавалье в Сотрэ. А что Серно делал на улице в четыре часа утра? У полиции есть какое‑нибудь объяснение?

– На этот вопрос Монвайян ответил не задумываясь. Серно был альпинистом, заядлым туристом, любителем долгих утомительных прогулок, да к тому же он страдал бессонницей. Иногда он просыпался в три часа утра и больше не мог заснуть. Когда ему становилось невмоготу, он отправлялся бродить по окрестностям. Монвайян считает, что во время такой ночной прогулки он и встретился со зверем.

– Очень рациональное объяснение, – вставила Камилла.