Подумай насчет каталога. Ты сможешь совмещать это и с другими обязанностями.
— Пошел ты… — сказал Фредрик.
Он вышел из кабинета, так хлопнув дверью, что дрогнули стены и задребезжали оконные стекла.
Злая фея
Стоял ноябрьский вечер. Фредрик был дома с детьми, когда раздался звонок в дверь. Паула была в Гётеборге — поехала, чтобы обойти магазины и навестить друзей.
На крыльце стояла Бодиль Молин, в черном блестящем плаще. На голове был высокий тюрбан, в ушах висели сережки размером с добрый браслет. С того вечера в галерее Фредрик изо всех сил избегал встреч с Бодиль.
— Паулы нет дома, она в Гётеборге и вернется только завтра, — холодно сказал он.
— Я знаю, поэтому и зашла. Мне надо поговорить с тобой наедине, Фредрик.
— Нам не о чем говорить, и ты должна это понять.
Но Бодиль уже вошла в прихожую. От такой дерзости Фредрик испугался. Да и во всем облике Бодиль было что-то пугающее: черный плащ, больше похожий на автомобильный кузов, ярко-красные губы, словно вымазанные кровью, а выражение глаз… Да, выражение ее глаз напугало Фредрика больше, чем все остальное, хотя он и не понял пока, что, собственно, сулил этот взгляд. Во всяком случае, ничего хорошего. Абсолютно ничего хорошего.
— Мне надо поговорить с тобой.
— Мне не о чем с тобой говорить.
— Вот как? Мне думается, что есть нечто важное, о чем мы должны поговорить. Ты и я.
— Что же это может быть?
Она искоса посмотрела на него, в глазах ее сверкнул коварный огонек, от которого Фредрика прошиб холодный пот.
— Тебе ничего не пришло в голову?
— Нет.
— У нас будет ребенок, — произнесла Бодиль зловещим шепотом.
Фредрик почувствовал, что ему не хватает воздуха.
— Что ты сказала?
— То, что ты слышал, и, как мне кажется, правильно понял. Я по твоему лицу вижу, что понял. Ты не умеешь скрывать свои чувства, Фредрик, ты плохой игрок в покер.
— Это невозможно!
— Почему же невозможно? Мы занимались незащищенным сексом. От него, бывает, беременеют. Ты бы должен это знать.
— Но…
Она слишком стара, подумал он. Только в самой безумной фантазии можно было себе представить беременную Бодиль Молин.
— Что «но»?
— Ты уверена, что отец — я?
Она холодно улыбнулась. Губная помада блестела, как жирная мазь.
— Вы, мужчины, так предсказуемы, что даже смешно. Сначала: «Этого не может быть!», а потом: «Это не я!»
Он уставил на нее тяжелый взгляд. Черный лаковый плащ, тюрбан, ядовито-красная помада делали ее похожей на ведьму. Беременные женщины так не выглядят. Так выглядят злые феи.
— Ты прошла тест на беременность?
— Конечно.
— Боже мой, — сказал он.
Они продолжали стоять в прихожей. Он не хотел пускать ее в дом.
— Я полагаю, что ты сделаешь аборт?
— Ни за что! Мне сорок два года. Это мой последний шанс родить ребенка. И я хочу им воспользоваться, — упрямо произнесла она.
Фредрик вдруг ощутил какую-то нереальность своего существования, оторванность от красноватых стен, лакированного деревянного пола, комода с мраморной плитой и табуретки с сиденьем, обтянутым красно-белой полосатой льняной тканью. Как будто кто-то обвел перфоратором его контур, и в любой момент его можно выдавить из этой картины. Как детскую игрушку — картонную куклу для одевания.
— Ты говоришь все это серьезно? — шепотом спросил он. |