Второй брат, Николай, его назвали именем нашего Царя, и видимо судьба распорядилась его жизнью так же печально. Он с самого рождения сильно болел. Сколько помню себя, он лежал в постели, наглухо укутанный одеялами и постоянно кашлял. Он умер в 30 годах.

В разгар Сталинских репрессий, с родителями остались только три дочери: я, Татьяна и Соня. Наш дом мы потеряли сразу после революции, и перебрались в маленькую квартиру в центре города. В детстве я никогда не видела нашего дома, но Таня часто рассказывала, какой он большой и красивый. Она всегда говорила, что однажды мы сможем вернуться домой. А пока мы вынуждены были тесниться в маленькой квартирке, с обшарпанными стенами и низкими потолками.

Те времена были смутными для бывшей царской России. Мы только учились осознавать, что рождены в Советском Союзе, и вся великая история нашей империи без остатка стерта безжалостной рукой революции.

Как раз в то время, когда по ночам проходил покос виновных и невиновных, мама учила нас с сестрами молчать: молчать о том, что Тихон, воевал за белых, о том, что родители благородных кровей, о том, что сестра покинула страну, и о том, что живем плохо…именно в те годы, я научилась молчать. Мне было 11 лет. А я уже знала, о чем можно говорить, а о чем нельзя.

Осенью, 34 года, к нам пришли они. Ночью, словно воры, постучали в дверь. Бесцеремонно, в грязных сапогах, топтались по комнатам. Переворачивали все верх дном. А после обыска увели отца. Я до сих пор помню как дрожали его руки, когда он прощался с нами навсегда. Через несколько дней, так же, ночью, они забрали маму и Таню. Перед уходом, мама шепнула Соне: «Помни о моих словах».

Прошло еще два дня, когда к нам в дом неожиданно ворвался Сережка, сын одного из партийных деятелей нашего города. Он увел Соню на кухню и что-то долго ей рассказывал. Я всегда знала, что Сережа тайно влюблен в мою сестру. И все знали об этом, только Соня не догадывалась или догадывалась, но не подавала виду.

Когда Сергей ушел, Соня приказала мне собирать вещи. В тот же день, без предупреждения мы с ней бежали из города. Я до сих пор не знаю, сказал ли тогда Сергей ей правду о наших родителях или Соня просто опасалась за наши судьбы, но мы бежали.

Сергей помог нам достать билеты на поезд. После обеда мы сели на поезд и навсегда покинули город, в котором я родилась и выросла. Город, где мы были счастливой, большой семьей. Город, который подарил мне жизнь, но после отобрал все.

Первое время нам было сложно. Мы переехали в Смоленск, к Антонине Аркадьевне. В молодости она служила в доме маминых родителей и была очень сильно привязана к нашей семье. После революции она вернулась в родной город, где и продолжала жить в одиночестве, в убогой комнатенке, грязной, коммунальной квартиры. Тогда все так жили. Тогда, так было правильно, и никто не имел права жаловаться и сетовать на судьбу.

Соня работала на нескольких работах, чтобы хоть как-то прокормить нас. Я ходила в школу. Много читала, продолжала изучать иностранные языки. К окончанию школы, я свободно говорила на немецком и французском языках, но по молчаливому согласию с сестрой, никогда не афишировала своих знаний.

В 1941 началась война. Немцы наступили без объявления, и никто не знал, что следует ожидать от этого вторжения.

Лето было жарким. Немецкие войска наступали. Мы знали об этом. Обстановка в городе царила напряженная. Все только и говорили, о ситуации творившейся в Европе. О странах оккупированных немецкими войсками. И все в страхе ожидали того, что может случится в ближайшее время.

Однажды Саня прибежала с работы раньше, чем обычно. Она явно была встревожена.

— Соня! Что случилось? — спрашивала я сестру, пока она нервно собирала вещи.

— Война, Аня! Немцы наступают! Нас эвакуируют из города! Здесь не безопасно!

— Как эвакуируют? Всех? Но разве успеют?

— Может и не успеют.