Снова дала трубочку. Он опять начал кашлять, и кашлял на этот раз долго, всё никак не мог раздышаться. Тогда Валентина смочила водой кусочек салфетки и положила ему в рот. Губы были сухие, в мелкую трещинку.
– Я помажу тебе губы? – спросила она.
– Ни в коем случае. Я ненавижу жир на губах. Дай палец.
Она положила палец ему между сухих губ – он тронул палец языком, провел по нему. Это было единственное прикосновение, которое у него еще оставалось. Похоже, это была последняя ночь их любви. Оба они об этом подумали. Он сказал очень тихо:
– Умру прелюбодеем…
– Послушай, Миша, я хожу сюда десять лет. И ты, Арон, тоже. Вы стали за это время в два раза толще, а сэндвичи стали вдвое худей. Почему так, а?
Мельтеша голыми руками, продавец подмигнул Валентине:
– Он мне делает намек, ты понимаешь, да?
Человек обернулся к Валентине – лицо его было смеющимся, в веснушках, весело топорщились рыжие усы:
– Он считает, что это намек. А это не намек, а загадка жизни.
Продавец Миша нацепил на вилку один огурчик, потом второй и уложил их рядом с пышным сэндвичем на картонной тарелке:
– На́ тебе экстраогурчик, Алик. – И обратился к Валентине: – Он говорит, что он художник, но я-то знаю, что он из ОБХСС. Они меня и здесь достают. Пастрами?
Валентина кивнула, нож замельтешил в руках Миши. Рыжий сел за ближайший стол, там как раз освободилось еще одно место, и, взяв из рук Валентины тарелку и поставив на свой столик, отодвинул ногой стул.
Валентина молча села.
– Из Москвы?
Она кивнула.
– Давно?
– Полтора месяца.
– Ага, и вид еще не обстрелянный. – Взгляд его был прямым и доброжелательным. – А чего делаешь?
– Бебиситтер, курсы.
– Молодец! – похвалил он. – Быстро сориентировалась.
Валентина разложила сэндвич на две половинки.
– Ты что! Ты что! Кто ж так ест! Американцы тебя не поймут. Это святое: разевай рот пошире и смотри, чтоб кетчуп не капал. – Он ловко обкусил выпирающую начинку сэндвича. – Жизнь здесь простая, законов всего несколько, но их надо знать.
– Какие законы? – спросила Валентина, послушно сложив вместе две разобранные было половинки.
– Вот этот, считай, первый. А второй – улыбайся! – И он улыбнулся с набитым ртом.
– А третий какой?
– Как тебя зовут?
– Валентина.
– Мм, – промычал он, – Валечка…
– Валентина, – поправила она. “Валечку” она ненавидела с детства.
– Валентина, вообще-то мы с тобой не очень хорошо знакомы, но так и быть – открою. Второй закон Ньютона здесь формулируется так: улыбайся, но жопу не подставляй…
Валентина засмеялась, кетчуп потек на ее шарф.
– А все-таки – третий.
Алик стер кетчуп:
– Сначала надо первые два выучить… Эти сэндвичи лучшие в Америке. Best in America… Это точно. Этой харчевне почти сто лет. |