Изменить размер шрифта - +
прош. – причастие страдательное, прошедшего времени

прост. – просторечное

разг. – разговорное

ср. – сравнить

шутл. – шутливое

 

Человек свиты

 

 

 

1

 

– … Но что-то случилось!

– Не знаю.

– Ты, Митя, подумай.

– А ты сама, Вика, подумай – уже сердито говорит мужчина. Но сердитые фразы их единству не мешают.

– Это не каприз. Аглая Андреевна прекрасно контролирует себя. А вывод: недовольство её чем-то вызвал я.

– Но чем?

– Не знаю.

– Ну так вспомни…

Громада серых зданий разных учреждений осталась позади. Дождь становился сильнее, но уже близко метро.

– Зачем думать – скоро узнаем.

– Неплохо бы, Митя понять – понять и исправить. Нам надо быть начеку.

Родионцев интуитивно чувствует, что Аглая Андреевна недовольна больше им, а не Викой. Когда прощались, Аглая Андреевна была холодна, ничего не сказала о новой встрече, потом ни разу не позвонила по телефону. Наверное, есть лучшие способы сообщать, что с тобой больше не контактируют и что тебя больше не любят (что тобой недовольны). Но им – Вике Журавлёвой и Родионцеву – придётся, вероятно, жить с этой недосказанностью.

В метро вспоминаются типичные нюансы реплик Аглаи Андреевны. Но её чувства, которые выражаются молчанием и неподвижностью красивого лица, остаются им непонятны.

Когда Аглая Андреевна звала их пить чай, всегда в приёмной директора было солнце. Почти мистика: здесь не бывает непогоды. Светло, комфортно, а в фарфоровом чайнике свежий и горячий чай.

Декоративных цветов в приёмной нет. Только один-единственный: старая роза. Эта роза каждый день давала новый цветок. Красивая старостью (аристократ, который сохранился и выжил), роза была достойна солнечной приёмной и её хозяйки Аглаи Андреевны. В их общем чаепитии роза была четвёртым и обязательным персонажем. Аглая Андреевна была секретарём директора. С царственной, холодной и одновременно доброй улыбкой она сидела за столом. Красивые глаза. Ухоженное крупное тело. Два дорогих кольца, иногда сигарета. А на столе – чашка с горячим чаем. С утра в «Техпроекте» начиналась активная работа. Здесь была вершина всей конструкции. К концу дня – часам к пяти, шести жизнь стихала, директор уходил, и Аглая Андреевна могла немного отдохнуть. Аглая Андреевна пила чай, дел нет – час чая. Если кто-то заглядывал, даже из руководителей, Аглая Андреевна улыбалась, как бы говоря: видите, отдых. Или же конкретизировала словами: дела закончены, директор ушёл.

В час чая Аглая Андреевна звала к себе Родионцева и Вику. Они говорили не о делах, а о слухах, о семейных конфликтах. Родионцев, например, рассказывал о дочери-студентке, которая не хотела учиться.

«Чего же она хочет?» – ласково и спокойно спрашивала Аглая Андреевна.

«В том-то и проблема, что сама не знает».

Аглая Андреевна задавала вопросы. Она всё помнила о дочери Родионцева, а также о его жене, а также о муже и маленьком сыне Вики Журавлёвой (и о родных, и о друзьях, и о знакомых).

Говорили о школе и об учёбе.

Аглая Андреевна со вздохом замечала, что раньше было учиться легче.

«Честно сказать, я училась трудно, я ленивая была. Правда – красивая».

«Вы и сейчас красивая».

«Ну уж!..» – улыбалась Аглая Андреевна. В солнечной приёмной наступала минута грусти. Потом Аглая Андреевна говорила: поговорим-ка о весёлом…

 

Дома Родионцев вдруг почувствовал усталость (а ведь он спортивный, моложавый мужчина, быстрый для своих сорока лет).

Быстрый переход