— Мне нужно убежище, — сказал он. — За мной гонятся.

— Гонятся? — спросила она. — Ищейки? Вам нельзя здесь оставаться. Вам лучше вернуться туда, откуда вы пришли.

— Но я не могу, — сказал он. — Меня схватят. Послушай. Я не преступал закон. За мной гонится не полиция. — Не спуская глаз с ружья, он шагнул вперед, простирая в мольбе руки так, как это часто делали на сцене.

— Назад, — сказала она. — Вам нельзя здесь оставаться. Поворачивайте на сто восемьдесят градусов и убирайтесь.

— Во имя любви Господней, — сказал он. Это выражение он тоже слышал в театре, но вряд ли девушка могла об этом догадаться. Оно прозвучало искренне, потому что в его голосе были настоящие слезы. Он устал и хотел спать.

— За вами гонятся, — сказала она, как будто разговаривая с очень глупым ребенком. — Вы здесь напрасно теряете время.

— Ну, доберусь я до тебя, — сказал он, неожиданно приходя в бешенство. — Я тебя научу милосердию. Христианка называется. — На глаза его навернулись теплые сентиментальные слезы при воспоминании о маленьких серых церковках, полях пшеницы, ступеньках у стен, медовом звоне далеких колоколов в сумерках, дроздах на снегу. — Я тебе покажу, — повторил он. Ее бледное безмятежное лицо приводило его в бешенство. — Я тебе скажу, что я с тобой сделаю. — С детским раздражением он поливал грязью нечто прекрасное и очень далекое, ненавидел себя и упивался собственной ненавистью. Он обрисовал кратко и натуралистично, что сделает с ней, и порадовался тому, как вспыхнуло ее лицо. Его выходка приблизила туман вплотную к нему. — Пойдешь к товаркам на панель! — кричал он, пытаясь уязвить ее, пока не потерял сознание и не превратился в безвольное, постыдно слабое существо, находящееся в ее власти.

В какой-то миг ему показалось, что она выстрелит. Теперь он был слишком изможден, чтобы бояться, и испытывал только неясное удовлетворение от того, что стол настолько отвратителен, что принудил ее действовать. Затем опасность миновала.

— Говорят вам, уходите. — Это было все, что она сказала. — Не знаю, что вам здесь нужно.

Его слегка пошатывало. Теперь он ее почти не видел. Ее фигура выделялась чуть более светлым пятном на сером фоне.

— Что это там за окном? — вскрикнул он с внезапной горячностью и, как только силуэт шевельнулся, бросился вперед.

Он почувствовал, что схватил ружье и рванул его вверх, пытаясь одновременно дотянуться до курка. Девушка была застигнута врасплох и на какое-то время уступила.

Пока дуло смотрело куда-то в потолок, он нажал на курок. Затвор сработал, но выстрела не было. Девчонка водила его за нос. Ружье не было заряжено.

— Я тебе покажу, — сказал он и попытался отбросить ружье, чтобы легче было с ней справиться, но от этого усилия его правая кисть, казалось, скрючилась и отнялась. Он почувствовал, как его толкнули в лицо, слабость разлилась по всему телу, он оступился и стал падать назад. Он ударился о стол, которого не заметил в комнате, поскольку его взгляд был прикован к опасности впереди. Он вытянул руку, чтобы удержаться, так как ноги его, казалось, были сделаны из бесчисленных суставов и сгибались, где только могли. Что-то упало на пол, щелкнув, как золотой, как надменная гинея, и пламя на миг обожгло ему пальцы.

Боль вернула ему способность соображать, как будто невидимая рука внезапно отдернула занавес. Он оглянулся и натолкнулся на чье-то бородатое лицо, освещенное неровным светом трех свечей.

— Но!.. — вскрикнул он, сам не зная, что хотел сказать дальше.