«Он принялся читать (рассказывает Тургенев[19 - …рассказывает Тургенев… – Двух русских классиков – Гоголя и Ивана Сергеевича Тургенева (1818–1883) познакомил 20 октября 1851 г. гениальный актер Михаил Семенович Щепкин (1788–1863). Об этой встрече и о чтении Гоголем «Ревизора» Тургенев позже рассказал в своем мемуарном цикле «Литературные и житейские воспоминания» (1869).]) – и понемногу оживился. Щеки покрылись легкой краской; глаза расширились и просветлели. Читал Гоголь превосходно… Диккенс, также превосходный чтец, можно сказать, разыгрывает свои романы, чтение его – драматическое, почти театральное… Гоголь, напротив, поразил меня чрезвычайной простотой и сдержанностью манеры, какой-то важной и в то же время наивной искренностью, которой словно и дела нет, есть ли тут слушатели и что они думают. Казалось, Гоголь только и заботился о том, как бы вникнуть в предмет, для него самого новый, и как бы вернее передать собственное впечатление. Эффект выходил необычайный, особенно в комических, юмористических местах; не было возможности не смеяться – хорошим, здоровым смехом; а виновник всей этой потехи продолжал, не смущаясь общей веселостью и как бы внутренно дивясь ей, все более и более погружаться в самое дело… С каким недоумением, с каким изумлением Гоголь произнес знаменитую фразу городничего о двух крысах: „Пришли, понюхали и пошли прочь!“ – он даже медленно оглянул нас, как бы спрашивая объяснения такого удивительного происшествия… Я сидел, погруженный в радостное умиление: это был для меня настоящий пир и праздник. К сожалению, он продолжался недолго. Гоголь еще не успел прочесть половины первого акта, как вдруг дверь шумно растворилась и, торопливо, улыбаясь и кивая головою, промчался через всю комнату один еще очень молодой, но уже необыкновенно назойливый литератор и, не сказав никому ни слова, поспешил занять место в углу. Гоголь остановился, с размаху ударил рукой по звонку и с сердцем заметил вошедшему камердинеру: „Ведь я велел тебе никого не впускать!“ Молодой литератор слегка пошевелился на стуле, а впрочем, не смутился нисколько. Гоголь отпил немного воды и снова принялся читать; но уже это было совсем не то. Он стал спешить, бормотать себе под нос, не доканчивать слов; иногда он пропускал целые фразы – и только махал рукою. Неожиданное появление литератора его расстроило: нервы его, очевидно, не выдерживали малейшего толчка».

X

Наступил 1852 год. Прошло 12 лет со времени окончания Гоголем первой части «Мертвых душ» – и из-под пера его не вышло ничего, достойного прежнего, великого художника, если не считать 2-й части тех же «Мертвых душ», о которой мы можем судить только по случайно уцелевшим и дошедшим до нас пяти главам в черновом виде.

В феврале 1852 года, совершенно уже больной, Гоголь попросил к себе своего хозяина, графа Толстого, и вручил ему перевязанную шнурком пачку тетрадей, заключавших в себе 11 вновь написанных глав 2-й части «Мертвых душ», со словами:

– Я скоро умру, свези, пожалуйста, это к митрополиту Филарету и попроси его прочитать, а потом, согласно его замечаниям, напечатай.

Толстой, чтобы ободрить упавшего духом больного, отказался взять драгоценную рукопись.

– Помилуй! – сказал он. – Ты так здоров, что, может быть, завтра или послезавтра сам свезешь это к Филарету и выслушаешь от него замечания лично.

Между тем к другому утру 2-й части «Мертвых душ», в окончательном их виде, уже не существовало.