— Когда Зак пришел в себя в больнице, он не помнил, что произошло. А вот я превосходно все помнил. Так как именно я был самым вменяемым, меня спросили, что случилось. Не знаю, что заставило меня сказать это, но как только слова вылетели из моего рта, их уже нельзя было забрать обратно. Я думал, что было бы хорошо, если Зак проснется и скажет им, что он был за рулем, но он ничего не помнил, а Лекси... — я снова сделал вдох, и она вздохнула в унисон.

— Они спрашивали меня снова и снова, а я отвечал, что был за рулем. Тем более, что ни один из нас не был пристегнут, а машина оказалась такой искореженной, что невозможно было знать наверняка. К тому времени, как я захотел сказать правду, мне предъявили обвинение, и было уже слишком поздно, особенно учитывая то, что Зак ничего не помнил, и до сих пор не помнит. Было слишком поздно что-то изменить.

Из ее глаз потекли слезы, я захотел стереть их, но не мог прикоснуться к ее лицу. Я чертовски боялся, что она меня оттолкнет. Пока же я хотя бы продолжал обнимать ее.

— С тех пор я постоянно жил с этой ложью. Я очень сожалел и хотел рассказать правду, но что потом? Мое время прошло. И правда уже ничего не меняет.

— Меняет, — наконец, сказала она. — Она меняет очень многое, — она прижалась ко мне губами, без конца повторяя, — все меняет, все, все...

Я почувствовал вкус ее слез и ее губ, вкус правды и ее любви.

Мы начали целоваться, ее руки запутались у меня в волосах, а я гладил ее лицо и шею. Ее губы стали настойчивее, а руки требовательнее.

Я прекратил поцелуй, но она не разорвала объятий.

— Шарлотта.

Она приложила палец к моим губам, заставив меня замолчать.

— Перестань думать, — сказала она, снова набрасываясь на меня.Глава 33ЛоттиВ тот момент, когда с его губ слетела правда, во мне словно обрушилась плотина, все, чего я теперь хотела — это целовать его, любить его и наверстать все упущенное. Компенсировать все, через что ему пришлось пройти.

Я никогда так никого не хотела, как его. Так сильно, до боли.

Место у камина было не совсем удобным для моих целей, поэтому я попыталась подтолкнуть его на толстый пушистый ковер, лежащий на полу.

Но преуспела лишь в том, что сама ударилась коленом и сильно ушибла ему руку.

— Ох, — выдохнули мы оба друг другу в губы.

— Ты в порядке? — спросил он, погладив рукой мое колено. Поцелуи в какой-то степени заглушали боль.

— Нормально. А ты?

— Я тоже.

Наконец, когда мы расположились на коврике, он оставил мои губы и убрал мне волосы с лица.

— Моя прекрасная девочка.

Ну, красивой я, конечно, не была.

— Я люблю тебя, — сказала я, потому что эти слова казались мне самыми подходящими сейчас.

Его глаза немного увлажнились, когда он ответил:

— И я тебя люблю. Больше, чем я могу себе представить, — он опустил голову мне на грудь, и я прижала его к себе.

Я начала тихонько петь, потому что посчитала это подходящим для данного момента. Первой на ум пришла ‘Dance Me to the End of Love’ , поэтому я пела эту песню, а он начал тихонько подпевать мне.

Он поднял голову, его глаза оказались влажными и покрасневшими.

— Ты так и не смогла потанцевать, — сказал он.

— Мы не в очень подходящем положении для танцев, — я зарылась руками в его прическу. Боже, как же я люблю эти волосы. Особенно сейчас, когда я, наконец, получила к ним доступ.

— Действительно, — он заправил прядь волос мне за ухо. — Так может, изменим наше положение?

Я сглотнула.

— Что конкретно ты хочешь изменить?

— Я тут подумал.