Но здоровяк только подышал на стакан, обтер его краем мешка и поставил на место. Низенький, продолжая открывать банку, прикусил губу, отчего его продолговатое бледное лицо приобрело упрямое выражение.
— Налей полстакана Дмитру! — приказал он, отрезав пареньку огромную краюху хлеба.
Паренек робко взял стакан.
— Может, раньше вы? — предложил он.
Верзила потянулся к стакану, но низенький решительно остановил его:
— Сказано — Дмитру! Иль не слышал?
Здоровяк только грустно вздохнул, а юноша небрежно поднял стакан и, хотя губы едва заметно дрожали, выпил, чуть поморщившись. Сразу же отвернулся, пряча испуганные глаза, но на него никто не смотрел. Верзила подхватил пустой стакан, налил до краев и опрокинул в горло — казалось, не глотая. Облизал губы и отломил маленький кусочек хлеба.
— В этом и вся хитрость! — сказал он удовлетворенно. Нагнулся к консервам, но не удержался, искоса посмотрел, сколько налил себе низенький и не осталось ли хотя бы на дне.
Тот перехватил взгляд, как–то злорадно усмехнулся и медленно высосал самогон, смакуя и причмокивая.
Ели молча, жадно и неряшливо, чавкая и бросая за спину объедки.
Первым отодвинулся от еды Дмитро. Растянулся на мягкой травке в тени, подложив под голову руки. От самогона жгло в желудке, но все же полегчало, исчезло чувство страха, весь день преследовавшее его. Юноша исподлобья посмотрел на товарищей. Низенький, скривившись, жевал луковицу, а верзила выскребывал банку большим грязным пальцем. Дмитру стало смешно: человек, переодетый в гимнастерку с майорскими погонами и блестящими орденами, хрюкает от удовольствия и слизывает с пальца остатки мяса. Грицко Стецкив почему–то напомнил ему вонючего кабана. Да что поделаешь — силой его бог не обидел, а впрочем, ко всем чертям. Особенно сегодня…
Дмитру снова стало страшно. Если выглянуть из кустов, то на горизонте, за рожью, можно увидеть село — большое прикарпатское село, куда они войдут ночью.
Юноша с уважением посмотрел на сотника. Откуда в этом немощном теле такой боевой дух? Недаром Юхиму Каленчуку дали прозвище Отважный. Ей–богу, крепко засел у большевиков в печенках сотник Отважный, потому что, говорят, даже награду за его голову назначили. Правда, Дмитро слышал это от самого Каленчука, но он привык верить сотнику…
Стецкив наконец оторвался от еды, вытер жирные пальцы о мешок и спрятал остатки сала и хлеба. Солнце уже совсем склонилось над горизонтом, тени деревьев и кустов удлинились и напоминали странных сказочных существ. Каленчук лязгнул затвором автомата, встал.
— Трогаемся! — коротко приказал он.
И они молча пошли за ним, словно нырнули в бескрайнее ржаное море.
Когда добрались до села, было уже темно. Засели в огородах, в густой кукурузе, и долго прислушивались к звукам, долетавшим из темноты. Где–то поблизости заскулил щенок, кто–то свистнул, подзывая, и он радостно залаял — Дмитро представил, как тот прыгает, пытаясь попасть холодным носом прямо в губы, и ему почему–то стало тоскливо, и сердце встрепенулось. Прошла в хату женщина — засветилось окошко, вырвав из темноты кусок огорода. Дмитру показалось, что это упал луч прожектора. Но не только ему: под плетнем зашевелился Стецкив, и Каленчук тихо выругался, успокаивая его.
Дмитро удивлялся выдержке Отважного, но вспомнил, что сотник здешний — в селе ему знакома каждая тропинка, зря голову не подставляет.
Сегодняшнюю акцию Каленчук задумал давно, да все как–то не выходило. Свои люди говорили, что в Качаках хорошая охрана, голыми руками здесь не возьмешь — «ястребки» ночами устраивают засады, без большой силы лучше и не суйся. А из Каленчуковой сотни осталось едва полтора десятка боевиков, и Отважный не хотел рисковать. |