— Але мале!

Ну началось…

Из трубки сначала послышалось горячее липкое женское дыхание, а потом громко заиграла музыка. На этот раз из репертуара был выбран Ласковый май. В динамик слезливо пищал Юра Шатунов. Причём песня шла не сначала, как специально выбранная (понятно, что специально, а как ещё!):

Саня сначала думал бросить трубку — ибо не до того сейчас, а «Постой, постой, не уходи» у звонившей не сраслось, ибо «Все напрасно». Но потом вдруг решил чутка послушать, как осенило. Кто постоянно звонил — Пельмень то прекрасно знал, тут секрета нет никакого. Ещё во второй раз, когда «мелкий хулиганишка» звонил и ставил музон с магнитофона, на заднем фоне послышался ор:

— Зоя! Шуруй мой посуду!

Тогда она сразу бросила трубку.

Потом не звонила несколько дней, но следом звонки продолжились.

Малолетка одноклассница стояла на своём.

Причём звонила девка с завидной регулярностью, на постой меняя репертуар. Правда чаще всего попадала на бывшего физрука, у которого пятая точка в диван проросла корнями и выслушивала в трубку отборную порцию мата.

— Какого хера названиваешь, поймаю — уши надеру!

А так — тут тебе и Наташа Королева с Желтыми тюльпанами», и «Лирика» Сектора Газа. Теперь вот до Ласкового мая добрались.

Дискотеку можно устраивать.

Саня понимал, что сейчас Шатунов закончит и Зоя повесит трубку (по всем правилам жанра). И так бы и произошло, но Пельменя, у которого перед глазами все ещё стояла засранная кухня, появились совершено другие планы относительно дальнейшего взаимодействия с одноклассницей.

— Привет, трубку только не вешай, — сказал он, пока в песне шёл проигрыш.

Секунда.

И песня тотчас выключилась.

Зашуршали с другой стороны провода — похоже одноклассница думала, что делать, вот и ерзала. Раньше то Саня с ней никогда не заговаривал.

— Я знаю, что это ты, Зоя, ведь сразу же тебя узнал.

В трубке повисла звенящая тишина. Ерзания сразу прекратились. Подумалось, что одноклассница таки бросит трубку, поэтому чтобы это предупредить, Саня продолжил тарахтеть:

— Мне так приятно, правда. А Шатунов мой любимый певец.

— Правда? — наконец, раздался из динамика знакомый девчачий голосок, дрожащий и такой же писклявый, как у Шатунова.

— Белые розы, белые розы, — заблеял Пельмень в ответ, единственная песня, которую он вспомнил вот так на вскидку из всего репертуара. — Моя самая любимая песня. А твоя какая?

— Седая ночь, — совсем в конец засмущавшись писком ответила Зоя. — Как ты меня узнал, Саша? Я ведь… я…

— Я… э… — Саня на несколько секунд крепко задумался.

Ну не говорить же по уши влюблённой однокласснице, что звонить ему на самом то деле больше некому. И она единственная, кто это делает в принципе. Да и Пельмень поди не мальчик, может понять, когда девка по нему сохнет и бегает. А Зоя ему прохода не давала при каждой встрече.

— Я очень хотел, чтобы именно ты мне позвонила, и очень твой звонок ждал, потому что ты мне… ты мне нравишься, — сообразил Пельмень, изобразив в голосе театральную драму.

— Ой…

Хера ой то? Саня уже думал, как повернуть разговор в нужное русло, ради которого он все это и начал. Поэтому сосредоточился и пошёл в атаку, переламывать.

— Ага, прикинь. А ты чем там сейчас занята? А?

— Я… да вот… ничем особо, — сразу призналась девчонка, смутившись пуще прежнего. — А что?

— А давай может быть ты ко мне в гости придёшь? — в конец вогнал девку в краску Пельмень.