— О! Товарищ лейтенант, гостинцев привезли!

Гостинцами надо полагать были Саня и Сёма, задержанные и стоящие раком. Ну зашибись начало, когда тебя «гостинцами» называют.

Один из пэпсов, рядовой, остановился возле сержантика и стрельнул сигарету, закурил.

— Я покурю минуточку, а товарищ лейтенант?

— Кури уже, сам справлюсь.

Летеха, провёл обоих задержанных в отделение.

— Заходим, чего встали.

Входная дверь оказалась не менее скрипучей, чем ворота. Удивительно, что никому из ментов не пришло в голову смазать петли.

Внутри ментовка выглядела ничуть не лучше, чем снаружи. Оказавшись у будки дежурного (пока лейтенант базарил о чем то с ним и заполнял документы), Саня огляделся. Облупленная краска на стенах, пол с порванным линолеумом, как будто здесь прошёл комбайн, а пол был полем с пшеницей. Побитые стёкла на окнах, подлатанные малость отсыревшей фанеркой. Зато вон бюст Ленина висит, напидоренный до блеска. Коммунисты, блин, через год здесь уже будут висеть портрета других героев.

А дедушка Ленин наверное в гробу переворачивается от новой реальности, постигшей его некогда великую страну. Ну так то бывают в жизни огорчения.

— Слышь, толстый, пойдёшь в обезьянник посидишь, — заявил лейтенант, закончив с дежурным. — А ты пацан здесь подожди, тебе же нет шестнадцати?

Мент обернулся к дежурному.

— Слышь, Борь, ты найди телефончик его родителей, да свяжись. Поставь в известность.

— Как у него фамилия? У тебя протокола задержания нет.

— Забыл… — пэпс летеха обернулся к Малому. — Зовут как, бандит?

Пацанёнок ничего не ответил на вопрос мента, но поежился. Слово пацана держит. Похоже Сёма все ещё воспринимал происходящее как увлекательный трип или тупо очередную приколюху.

И похоже, что куда как больше посыкивал батю, чем ментов.

— Ладно, идём, посидишь подумаешь над своим поведением, а потом и поговорим.

По итогу Сему повели в один из кабинетов, сейчас пустующих. Сняли наручники, каким-то хреном предложили чай, как будто Малой в отделение в гости пришёл, а его не привезли в бобике пэпсы.

Ну ну.

Сане же устроили шмон, а только потом, когда ничего не нашли, проводили в обезьянник — небольшую клетку, где из удобств была одна единственная лавочка. И та занятая двумя утырками по типу дяди Витали, но в два раза моложе.

— Повернись, браслеты сниму, — велел мент.

Саня не ослушался, повернулся. Оттопырил руки, дабы лейтенанту пришлось проще наручники отпирать.

Пэпс ловко снял наручники. Очень вовремя, запястья натерли настолько, что ну его на.

— Мне бы поссать сходить? — спросил у мента Пельмень. — Клапан давит, товарищ милиционер.

— Терпи, — фыркнул мент. — Терпение и труд все перетрут.

— Как скажете.

Понятно, товарищ милиционер в нехорошем настроении пребывает. Говорить летехе о том, что терпеть он не станет и при надобности насыт в углу, Пельмень не стал. Но для себя тверди решил — именно так он и сделает, если совсем не в терпёж сделается.

Мент отпер клетку, протолкнул внутрь Саню. И точас захлопнул дверь, оставив Пельменя внутри с двумя говнарями на лавочке. Помимо оных в кутузке находился какой-то старикан под семьдесят (не пойми за какие успехи а обезьяннике оказавшийся) без майки, в одних брюках.

И рядом с ним — баба лет пятидесяти, видать проститутка судя по боевому раскрасу. Двое последних стояли в сторонке от лавочки.

Саня выдохнул, пожал плечами — так значит так, медленно помассировал запястья.

— Вот это у него жопа! Гы-гы.

— А сиськи гля! Больше чем у Машки! Хи-хи.