Судья Якушев тут же свистнул нарушение но нам от этого не легче. Для реализации большинства нет ни сил ни времени, ничья…

— Ну что тут? — спросил Асташев когда Нестеренко колол мне обезболивающие и накладывал повязку.

— Что-что? Два ребра скорее всего сломаны, вот что.

— П…ц, — выругался старший тренер, — приплыли, б…

— Да всё нормально, — ответил я, скривившись от боли, — сейчас Сан Саныч со мной закончит и я выйду на буллиты. Надо с этим закончить.

— Ага, закончит он, — злобно буркнул Нестеренко, — как же. А я ведь предупреждал чем всё может закончиться. Лежи давай, и даже не думай вставать. Без тебя разберуться. В конце концов я не истина в последней инстанции, может быть у тебя не переломы а трещины, так что если нам всем повезло то ты возможно на уколах сможешь сыграть следующий матч.

— Всё верно, Саша, — сказал Асташев, — на буллиты я тебя не выпущу. Дай Бог и без тебя справимся.

— Дай Бог, — ответил я.

Но видимо у главного в небесной канцелярии, если он есть, конечно, сегодня вечером были дела в другом месте.

Потому что мы проиграли. Третьяк отбил три послематчевых броска, а вот его визави Ирбе четыре.

Динамо победило со счетом 4−3 и серия переехала в Свердловск.

И как и в каком составе нам побеждать в третьем матче было совершенно непонятно.

Глава 21

Возвращение из Риги было не из простых. Для того чтобы перевести часть команды пришлось даже договариваться с военными и забирать наших больных санитарным бортом. Оставаться в Латвии даже на лишние один-два никто не захотел.

Мне, хоть я и получил травму, притом очень тяжёлую, не вызывали скорую и к местным эскулапам мы не обращались, Нестеренко просто наложил повязку и обколол обезболивающими.

И домой домой в Свердловск я вернулся вместе со здоровыми игроками, на обычном рейсе Аэрофлота и по прибытию в Курганово мне сделали рентген. На нашей базе тоже был рентгенкабинет, правда старый и сверхштатный, но и он позволил провести обследование.

Оно показало что всё не так страшно как казалось вначале. Вместо полноценных переломов у меня оказались «всего лишь трещины». В теории я мог сыграть, правда с повязкой и после блокады межреберных нервов. Которую еще и повторять придётся прямо по ходу матча.

Но всё это возможно только после того как своё разрешение дадут мои родители, как никак мне нет восемнадцати и самое главное какая-то там врачебная комиссия.

И тут сразу не скажешь, что труднее. Ведь если вдруг здоровью школьника будет нанесен урон то, как говорится сядут все.

А без меня, учитывая состояние доброй половины игроков и необходимость вместо них выпускать молодёжь или игроков существенно уступающих в классе Автомобилист обречен. И так ничего нельзя гарантировать. Но без меня точно каюк.

Именно это обсуждали на базе в Курганово с Завьяловым, Асташевым и Нестеренко. Я на этом совещании тоже присутствовал.

— Я вам так скажу, товарищи, — взял слово наш начальник медицинской службы, — Учитывая вот это, — он ткнул пальцем в рентгеновский снимок со сломанным ребром, — никто не разрешит Сашке играть. Шансов на это ноль целых хрен десятых. Даже если родители будут не против, то на медкомиссии точно этот вопрос завернут. Идти под суд никому не хочется. Да и всем здесь собравшимся я тоже советую подумать именно об этом. Один «удачный» силовой приём и обломки костей попадут в лёгкие. А там возможно всё что угодно, легочное кровотечение, пневмоторакс. Саша вообще может прямо на льду умереть.

— Доктор, вы несколько сгущаете краски, — сказал на это Завьялов.