Изменить размер шрифта - +

— Дорогие друзья, — обратился он к присутствующим после привлекающего внимание покашливания. — Сердечно приветствую вас всех в нашем с Кари доме. Спасибо, что вы пришли на прием, который мы нашли важным и нужным сегодня устроить. — Он снова откашлялся, на этот раз громче. — Извините, — сказал он и продолжил: — Всего два дня назад мы узнали ужасную новость о том, что Вибекке так жестоко отняли у нас. Она...

Ингвар готов был поклясться, что из глаз старика катились слезы. Настоящие слезы, удивленно подумал он. Настоящие соленые слезы на виду у публики увлажнили лицо человека, который в течение трех десятилетий был самым жестким, самым хитрым, самым способным к выживанию политиком Норвегии.

— Нет никакой тайны в том, что Вибекке была... — Мужчина замолчал. Глубоко вдохнул, как будто разбегаясь. — Я не буду говорить, что она была мне как дочь. У меня четверо дочерей, и Вибекке не была одной из них. Но она была очень близким мне человеком. Политически, что понятно, потому что, несмотря на ее молодость, мы работали рядом на протяжении многих лет, но и в личном отношении тоже. В той степени, в которой...

Он снова помолчал. Тишина казалась плотной. Никто не пил, никто не царапал стульями или подошвами темный пол вишневого дерева. Присутствующие едва ли отваживались дышать. Ингвар обвел взглядом комнату, не поворачивая головы. Лидер парламентского комитета по внешним отношениям, глубоко засунув руки в карманы, стоял возле дивана, зажатый между большим тяжелым креслом и двумя людьми, которых Ингвар не узнавал. Он смотрел в окно, прищурившись, собрав гримасой ожидания морщины на лбу, как будто надеялся, что Вибекке Хайнербак удивит их всех, помахав рукой с палубы небольшого корабля, который приближался сейчас к причалу под домом. Возле огромной китайской напольной вазы с белыми лилиями, не вытирая слез, беззвучно плакал самый молодой депутат от социал-демократов. Ингвар предположил, что он входил в финансовый комитет и поэтому знал Вибекке лучше, чем многие другие присутствующие. Министр финансов стоял рядом с трибуной, наклонив голову, и незаметно поправлял очки. Спикер парламента держал за руку какую-то женщину. Ингвар перестал осматриваться; его пронзила неприятная мысль: вилла на Тействаен, должно быть, является на данный момент наименее охраняемой террористической целью в Европе. Он слегка поежился. Пока он шел к дому от стоянки, он заметил единственную патрульную машину.

— ...в которой политическая вселенная вообще допускает дружелюбие, — наконец-то закончил старик. — И это возможно. Я рад, что...

Ингвар поклонился светловолосой женщине с красивыми ногами, и она коротко и грустно улыбнулась в ответ. Он медленно начал пятиться к выходу, пока экс-лидер продолжал свою речь.

— Извините, — шептал Ингвар раздраженным людям, приближаясь к цели. — Извините, пожалуйста. Я просто...

В конце концов он очутился в пустом холле, осторожно закрыл за собой двойные двери и глубоко вздохнул.

Наверное, не стоило сюда приходить. Он надеялся, что вечер памяти поможет ему нарисовать более убедительный и полный портрет Вибекке Хайнербак. Она, очевидно, была совсем не той, за кого себя выдавала. Уж во всяком случае, она была более сложной натурой, чем хотела показать. Он никогда не сомневался в том, что портреты известных личностей не бывают совершенно правдивыми, настоящими или полными, потому что их рисуют для публики широкими мазками, без нюансов. И все же увиденное два дня назад на месте преступления произвело на него гораздо большее впечатление, чем он решился бы себе признаться. Сегодня с утра, роясь в шкафу в поисках чистой белой рубашки, он думал о том, что люди из окружения Вибекке Хайнербак больше раскроются — и, возможно, больше раскроют ее — на вечере памяти, который проводится спустя всего ничего после смерти молодой женщины. Однако вот он здесь — и недоумевает по поводу собственной наивности: ведь даже рассчитывать на это было глупо! Вечер памяти политики всех мастей с наслаждением посвятят славословию, прекрасным воспоминаниям, скорби и попыткам добиться межпартийного единства.

Быстрый переход