Внезапно она бросилась на землю и замерла, напрягая все чувства. Откуда-то спереди доносились гортанные крики и смех, почти перекрывавшие рык какого-то молодого животного, пронзительный и отчаянный, в котором звучал ужас и боль. Изабо закусила губу, потом бесшумно поползла вперед, пока не очутилась у груды валунов, из-за которой можно было незаметно взглянуть, что находилось с другой стороны.

Детеныш снежного льва прижимался к земле в кругу странных приземистых существ, тыкавших в него копьями и дубинками. Белый мех львенка был мокрым и грязным, покрытым там и сям пятнами крови. Одна его лапа бесполезно висела, но он все еще шипел и рычал, нанося удар острыми когтями, когда кто-то из его мучителей подбирался слишком близко.

Со своими широкими плоскими носами, узкими глазами, огромными болтающимися ушами, торчащими желтыми зубами, кожей цвета дохлой рыбы и огромными ступнями с длинными растопыренными пальцами, они были отвратительными существами. Изабо решила, что это, должно быть, ука, слово, которое в хан'кобанском языке означало «демон» и описывало всех уродливых и опасных обитателей гор. Про себя она назвала их гоблинами, поскольку они выглядели в точности как иллюстрация в ее детских книгах сказок.

Она решила во что бы то ни стало спасти львенка. Не могло быть и речи о том, чтобы оставить его на растерзание этим гоблинам. Единственная загвоздка заключалась в том, как это сделать. Хотя и низкорослые, гоблины были жилистыми и сильными, к тому же вооруженными богатым арсеналом примитивного оружия. Изабо задумчиво прикусила губу, потом, осененная внезапной мыслью, приложила руки ко рту и издала грозный рык снежного льва. Звук гулко раскатился по ущелью, сбив снег со скал и вызвав камнепад. Гоблины в ужасе принялись озираться по сторонам. Тыкать снежного львенка своими копьями было одно, а вот столкнуться лицом к лицу с матерым самцом — совершенно другое. Изабо снова заревела, и они, перепуганно завопив, понеслись по ущелью.

Изабо выбежала из своего укрытия и прижала львенка к себе, ободряюще мурлыча. Сначала ее человеческий запах заставил его шарахнуться от нее, но она сняла перчатку и дала ему обнюхать свою руку, все время мурлыча. Он подозрительно втянул носом воздух, но его хвост постепенно прекратил хлестать по бокам. Она почесала его за ушами, и он ткнулся в ее шубу, уминая ее лапами и довольно урча. Она быстро оглянулась по сторонам, потом поднялась, пошатываясь под его тяжестью. Несмотря на то, что он был еще совсем детенышем, весил он все же немало. Завернув его в свою шубу, она развернулась и поспешила в противоположную сторону по ущелью, понимая, что гоблины вернутся обратно, как только чуть осмелеют.

Пробираясь через сугробы, чувствуя, как руки у нее немеют под тяжестью скулящего и ерзающего львенка, Изабо следовала за Бубой. Наконец маленькая сова отыскала поваленное дерево, и Изабо благодарно заползла под его ветви. Вызвав огонь, она внимательно осмотрела львенка и испуганно закусила губу. Копья гоблинов были грязными, и даже самые мелкие царапины грозили неминуемо воспалиться, если она как следует не промоет их. Успокоив львенка на его языке, она нехотя развела огонь, растопила в котелке снег и всыпала в кипящую воду шепотку сухих трав. Ей пришлось долго убеждать львенка позволить ей дотронуться до его ран, и к тому времени, как она закончила, все руки у нее были в царапинах.

Было поздно, и снова пошел снег. Львенок свернулся клубочком у нее под боком, и Изабо накрыла его и себя своей тяжелой шубой и немедленно провалилась в глубокий сон.

Гоблины отыскали их сразу же после рассвета. Изабо решила, что снегопад должен был скрыть их следы и они могут чувствовать себя в безопасности. Но их привлек запах дыма, и они, крича и потрясая оружием, принялись рыскать по ущелью. Разбуженная от мертвого сна Бубой, Изабо выглянула из-под упавшего дерева, разом вспомнив все те страшные истории, которые сказители рассказывали о ука, считавших, как говорили, мясо Хан'кобанов величайшим деликатесом, в особенности когда приправой к нему служила медленная и мучительная смерть жертвы.