Жозефина согласилась.

— Постарайся все хорошенько вспомнить, когда будешь подавать заявление. Иногда какая-нибудь мелочь может навести на след.

— У него были чистые подметки.

— Подметки ботинок? Ты их видела?

— Да. Чистые, гладкие подошвы, как будто ботинки только что вынули из коробки. Красивые ботинки, кстати, похожи на «Weston» или «Church».

— Нда, — произнесла Ширли, — это уж точно не бродяга какой, раз расхаживает в «черче». Но для следствия это плохо.

— Почему?

— От новых чистых подметок никакого толку. Не поймешь ни рост, ни вес преступника, ни где он до этого ходил. А вот по доброй стоптанной подошве можно узнать массу полезных вещей. Ты примерно представляешь, сколько ему может быть лет?

— Нет. Но он сильный и крепкий, это точно. А, вот еще! Он ругался в нос. Гнусавил. Очень хорошо помню. Вот так примерно…

И она загнусавила, повторяя слова того мужчины.

— А еще от него хорошо пахло. Я хочу сказать, он не вонял потом или грязными носками.

— Значит, он напал хладнокровно, не волновался. Подготовил свое преступление, обдумал его. И разыграл как по нотам. Видимо, хотел за что-то отомстить, поквитаться. Я часто с этим сталкивалась, когда работала в разведке. Так говоришь, потоотделения не было?

Словечко прозвучало неожиданно, но не удивило Жозефину. В этом «потоотделении» сказалось прошлое Ширли, ее тесное знакомство с миром насилия. Когда-то давно, чтобы скрыть тайну своего рождения, она работала в секретных службах Ее Величества королевы Англии. Окончила курсы телохранителей, научилась драться, защищаться, читать на лицах людей любые их помыслы и намерения. Общалась с настоящими головорезами, раскрывала заговоры, привыкла угадывать тайные мысли преступников. Жозефина восхищалась ее хладнокровием. Любой из нас может совершить преступление, странно не то, что это случается, а то, что это не случается чаще, обычно отвечала Ширли на расспросы Жозефины.

— Значит, это не мог быть Антуан, — подытожила Жозефина.

— Ты подумала на него?

— Потом… Когда получила открытку. Я долго не могла уснуть и все думала: а вдруг это он… Нехорошо, конечно…

— Если мне не изменяет память, Антуан всегда сильно потел, да?

— Да. Он обливался потом перед малейшим испытанием, был мокрый, хоть выжми.

— Значит, это не он. Разве что он изменился… Но ты так или иначе подумала на него…

— Мне так стыдно…

— Я тебя понимаю, действительно странно, что он опять возник. То ли он написал открытку и попросил отправить после своей смерти, то ли он и вправду жив и бродит где-то поблизости. Зная твоего мужа и его страсть к дешевым эффектам, можно подумать что угодно. Он вечно что-нибудь сочинял. Уж так ему хотелось выглядеть большим и важным! Может, он решил растянуть свою смерть, как те актеришки, что часами умирают на сцене, никак не кончат свой монолог, хотят всех затмить.

— Ширли, ты злая.

— Для таких людей смерть — это оскорбление: стоит отдать Богу душу, как тебя забывают, суют в яму, ты никто и ничто.

Ширли понесло, Жозефина уже не могла ее остановить.

— Антуан отправил эту открытку, чтобы урвать лишний кусок жизни на этом свете: пускай, мол, они и после смерти обо мне говорят, не забывают.

— Я была в шоке, это точно… Но это жестоко по отношению к Зоэ. Она же свято верит, что он жив.