Он вежливо пропустил ее вперед, шутливо заметив:

— О! Я допущен в святая святых! Большая честь!..

Он явно собирался что-то добавить, но осекся. Она достала из холодильника бутылку шампанского и протянула ему, чтобы он открыл. Они пожелали друг другу счастливого Рождества и всего самого лучшего в наступающем году. Все-таки он очень обаятелен, даже с этим ландшафтным дизайном на голове. Интересно, что у него за жена? Никогда ее не видела.

— Я хотел у вас спросить, — начал он, понизив голос. — Ваша дочь… как она отреагировала на то, что случилось с мадам Бертье?

— Это был шок для нее. Мы много говорили об этом.

— Дело в том, что Гаэтан молчит. — Вид у него был озабоченный.

— А другие ваши дети? — спросила Жозефина.

— Старший, Шарль-Анри, ее не знал, он учится в лицее. А у Домитиль она никогда не вела… Меня беспокоит только Гаэтан. А поскольку он учится в одном классе с вашей дочерью… Может, они говорили об этом?

— Она мне не рассказывала.

— Я слышал, вас вызывали в полицию.

— Да. На меня тоже напали, совсем недавно.

— Таким же образом?

— Ох, нет! Не сравнить с тем, что случилось с бедной мадам Бертье.

— А вот комиссар полиции сравнил. Я ходил к нему, он меня принял.

— Знаете, полицейские часто преувеличивают.

— Не думаю.

Эти слова он произнес сурово, как будто подозревал ее во лжи.

— В любом случае это неважно, я же не умерла! Я здесь, пью с вами шампанское!

— Я боюсь, как бы он не взялся за наших детей, — продолжал мсье Лефлок-Пиньель. — Надо потребовать, чтобы дом взяли под охрану, чтобы здесь постоянно дежурил полицейский.

— Круглосуточно?

— Не знаю. Это я и хотел с вами обсудить.

— Почему надо устанавливать охрану специально для нашего дома?

— Потому что на вас напали. Вы же не будете это отрицать?

— Я не уверена, что это тот же самый человек. Не люблю все валить в одну кучу и делать поспешные выводы…

— Но, мадам Кортес…

— Можете называть меня Жозефиной.

— Я… нет… Я предпочитаю «мадам Кортес».

— Как вам угодно…

Их разговор был прерван приходом Ширли, Гэри и Гортензии, нагруженных покупками и раскрасневшихся от холода. Они притопывали, дули на замерзшие пальцы и громко требовали шампанского. Жозефина представила всех друг другу. Эрве Лефлок-Пиньель церемонно поклонился Ширли и Гортензии. «Рад с вами познакомиться, — сказал он последней. — Ваша мама много о вас рассказывала». «Вот новости, — подумала Жозефина, — я вообще ничего о ней не говорила». Гортензия наградила Лефлок-Пиньеля самой любезной из своих улыбок, и Жозефина поняла, что тот сразу раскусил ее дочь. Гортензия явно была польщена и прониклась к нему величайшей симпатией.

— Вы, кажется, изучаете моду?

«Откуда он знает?» — удивилась Жозефина.

— Да. В Лондоне.

— Если вдруг я смогу вам помочь, скажите, у меня много знакомых в этой среде. В Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке.

— Спасибо большое! Я запомню. Это очень кстати, мне скоро понадобится стажировка. Могу я записать ваш номер телефона?

Жозефина, не веря своим глазам, смотрела, как Гортензия пляшет вокруг Лефлок-Пиньеля, опутывает его паутиной, щебечет, кивает, записывает номер мобильного и заранее благодарит за помощь. Они еще поговорили о жизни в Лондоне, о системе образования, о преимуществах двуязычия.