Старый Бен не мог идти — он уполз в черную ночную тень, куда не падал лунный свет. Я закурил сигару, зажав ее в кулаке, чтобы не был виден огонек, и приготовился ждать.

Что за таинственное место? И почему он уполз один?

Я долго ждал, прислушиваясь к ночной тишине, и только раз услышал, как вдали сорвался с кручи камень и через несколько секунд ударился о землю.

Бен Мандрин был не дурак: если он решил что-то предпринять, это было ему крайне нужно. Но старый пират был не тем человеком, которого можно ослушаться, поэтому я сидел там, где он приказал, и слушал ночь… слушал, надеясь уловить либо его приближение, либо звуки надвигающейся беды.

Несколько раз я смотрел на звезды, чтобы проверить время, и они меня не утешили. Возвращение домой для уставшего старика будет долгим, и рассвет может застать нас в пути. Что тогда? Что, если утром его не найдут в постели? Что, если утомительная дорога скажется на сердце и старик умрет у меня на руках? Кто-нибудь мне поверит?

Я беспокойно вышагивал взад-вперед, с нетерпением ожидая его возвращения. А может, он спрятался всего лишь в нескольких ярдах, с интересом наблюдая, как я мечусь туда-сюда? А может, он уполз слишком далеко и теперь лежит где-нибудь раненый? Но я не слышал криков о помощи; хотя ночь была ясной и прохладной, звуки разносились хорошо.

Наконец я сел и закурил новую сигару, прикрывая огонек ладонями. Какие странные штуки иногда проделывает с человеком судьба — надо же было мне очутиться здесь вместе со старым пиратом, о котором я много слыхал в детстве, а знал всего несколько часов.

Звезды постепенно меркли. Я нетерпеливо затоптал окурок и встал.

Лошади с поднятыми головами вслушивались в ночь, повернув их туда, куда уполз Бен Мандрин. Они смотрели вдоль хребта, раздувая ноздри.

Сделав шаг вперед, я тихо спросил:

— Бен?..

Ответа не было.

Было слишком темно, чтобы идти по следам, и, хотя я рискнул выкурить две сигары, искать следы Бена при свете факела было бы слишком опасно. Здесь, в высокогорье, где местность буквально кишела преступниками, мы могли бы разминуться в темноте. Я не имел понятия, как далеко он уполз и не сменил ли направление, чтобы сбить меня с толку.

От всего этого у меня снова разболелась голова. Ничего серьезного: пуля лишь скользнула по голове, содрав кожу и волосы, но оставила шишку величиной с куриное яйцо.

Я еще раз взглянул на звезды. У нас оставалось совсем мало времени. Я встал, прошел несколько шагов и прислушался.

Ни звука. Наверняка с ним что-то случилось. Не в моем характере ждать чего-то, когда старый калека беспомощно лежит в скалах и темноте.

И я направился за ним.

Мы находились высоко на каменистой, поросшей кустарником гряде, где с одной стороны горы круто спускались вниз к океану, а с другой лежала глубоко внизу плодородная долина. Потеряться здесь было невозможно.

Наступил самый темный предрассветный час. Я шел осторожно, стараясь разглядеть, не лежит ли старик без сознания на земле. Раза два я тихо позвал его, но ответа не получил.

Неожиданно я вышел к месту, где тропа, если это можно назвать тропой, раздваивалась: одна вела дальше по гряде, а другая шла по краю уступа еще более высокого хребта и казалась довольно опасной.

Здесь я должен выбрать наверняка, потому что времени в обрез. Хребет закроет свет со сточной стороны низины, ну, а со стороны океана риск был меньше. Поэтому, встав на колени, я чиркнул спичкой, прикрыв ее ладонью, и осмотрел землю.

Вот и след, ясный, как удар топора по бревну: старик прополз здесь и повернул на высокую тропу.

Только это была не тропа, а узкая ниточка скального выступа над отвесным обрывом в несколько сотен футов глубиной. Из-за темноты я не смог разглядеть, как далеко она тянулась, но того, что я увидел, было достаточно. Поэтому я осторожно двинулся вдоль уступа.