— У художников тоже есть применение. Она обеспечивают фермерам развлечение. Эмоций у них, может быть, и немного, но даже мартышкам бывает скучно. К тому же художники порой обладают чем-то большим, чем просто способности, что мы им вводим. Мы столкнулись с технической проблемой, которую не сумели разрешить десятилетия напряженных исследований. Кто знает, в чем может проявиться талант. Вот твой друг Харли, так? У него была предрасположенность к пространственному и визуальному творчеству. Он стал художником, но с таким же успехом мог стать проектировщиком или, будь на то его собственное желание, инженером.

— Мы — просто пешки. Средство для достижения цели. Игрушки, которые ты создаешь, чтобы играть в свою игру.

— Эта игра — жизнь, идиот! — голос Старейшины звучит все громче. — Как ты не понимаешь? Мы просто пытаемся выжить! Если бы не было Сезона, у людей не было бы в жизни цели. Если бы не было фидуса, они разодрали бы корабль на кусочки в приступе безумной ярости. Если бы не было репликаторов ДНК, мы все были бы выродившимися идиотами. Все это нужно нам, чтобы выжить!

— А что, если один из наших «безмозглых» фермеров смог бы однажды решить проблему двигателя? — спрашиваю я. — Но ты так накачал его этим своим фидусом, что он разучился думать. Почему нельзя позволить им всем думать, чтобы все трудились над проблемой?

Старейшина смотрит на меня, прищурив глаза.

— Ты что, забыл уроки? Назови мне три главные причины разлада.

— Во-первых, различия, — отвечаю я на автомате. Я не собирался играть по его правилам, но у меня рефлекс — отвечать ему немедленно.

— Дальше?

— Во-вторых, отсутствие централизованного командования. — Теперь я уже просто хочу понять, что он пытается этим сказать.

— И последняя?

Я вздыхаю.

— Индивидуальное мышление.

— Именно. Фидус исключает возможность индивидуального мышления — оно остается лишь у тех, кого мы создали сами и кто способен помочь. Это наш самый реальный шанс.

Старейшина наклоняется ко мне через стол и постукивает пальцами по металлическому покрытию, пока я не поднимаю голову и не смотрю ему в лицо.

— Очень важно, чтобы ты это понял, — произносит он, вперив в меня горящий взгляд. — Это наш самый реальный шанс выжить.

Мгновение он молчит.

— Это наш единственный шанс.

65

Эми

Доктор отводит мою руку в сторону.

— Я хочу, чтобы ты это видела.

— Что вы с ней делаете? — спрашиваю я глухо.

Он бросает бесстрастный взгляд на пустую оболочку Стилы.

— А, ничего.

— Ничего? Ничего?! — кричу я. — Секунду назад это был человек! Что вы натворили?

Доктор обходит кровать и указывает на один из прозрачных пакетов с раствором.

— Тут фидус высокой концентрации. Наркотик, — отвечает он на мой незаданный вопрос. — Он делает людей пассивными.

Я вспоминаю Филомину, дочь Стилы, потом себя.

— Вы опаиваете людей на корабле, — вырывается у меня шепот.

— Большую часть, — пожимает плечами он.

— Зачем?

— Медицина — чудесная вещь, — он сдавливает пакет с раствором. — Она может решить любую проблему, даже проблему целого общества.

— Вы преступник, — говорю я, и вместе со словами ко мне постепенно приходит осознание всего ужаса этого факта.

— Я просто реалист.