В наши дни редко кто покидает свое место. Жены сидят бок о бок с проститутками; торговцы платят за любителей приключений; мошенники обнимаются с шулерами, как любовники.
Вино течет рекой, хотя опьянение в этих залах объясняется не одним лишь вином. Мне кажется, здесь замешана радость от ощущения бытия.
А в кафе «Тысяча колонн» рекой льется шампанское.
— Мм, — произносит Шарль, отпивая шипучую жидкость. — Щиплется…
Я подзываю официанта и заказываю еще бутылку, а в дополнение к ней — pâté de foie aux pruneaux и холодные boulettes, а также два яблочных пирога и не помню, что еще. Мы едим и пьем среди сверкающих колонн, наблюдаем, как зарождаются и гибнут романы, пока к нам не обращаются с приветствием две женщины в шелковых бальных платьях с глубокими декольте. Они смотрят на нас так, будто мы ничуть не менее интересны, чем окружающие, которых мы столь увлеченно разглядывали до сих пор.
— Мы подумали, господа, что вам, наверное, нужна компания.
— Ну, конечно же, — бормочет Шарль.
Слегка приподнявшись, он тут же неуклюже шлепается на место.
Мне предназначается девушка лет примерно двадцати двух, с грубыми потрескавшимися руками, блестящими карими глазами и тонкими, горестно поджатыми губами.
— Виргиния, — представляется она.
— А я как раз собирался угадать…
Женщину, предъявляющую права на Шарля, зовут Берта. У нее голова, словно вытесанная из гранита, и такой вид, будто ее оторвали от важного дела, например от таза с замоченным бельем, к которому она мечтает вернуться.
— Нет, спасибо. — Она отводит предложенный бокал. — От шампанского я рыгаю.
— «Рыгаю», — ошарашено повторяет Шарль. — «Рыгаю».
Виргиния пробегает пальцами по моей руке.
— Ну, разве не красавчик?
— Дамы, — заявляю я, поднимаясь на ноги и покачиваясь. — Не пора ли нам?
При этом я рассчитываю, что мы пойдем наверх, в один из домов терпимости. Однако Виргиния ведет нас прямиком вниз, в сад и далее за ворота.
— Разве мы не…
— Небольшая проблема с лицензиями, — объясняет она. — Не беспокойся, у нас чудные комнатки, и четырех кварталов отсюда не будет.
Шарля заносит то вправо, то влево, и лишь благодаря мощной хватке Берты он еще сохраняет вертикальное положение. К тому времени, как мы добираемся до улицы Друа-Мюр, он практически висит на ней, во весь голос хрипло распевая:
— Хватит, — шепчу я ему на ухо.
— Заткнись! — шипит Берта. — Прицепятся жандармы!
— Вы мне напоминаете козла, который у меня раньше был, — провозглашает он.
— Вот уж спасибо за комплимент.
— А там, где вы живете, есть игральные карты?
— Ну, наверное, — неуверенно отвечает она.
— А кегли?
— И кегли, — косится она.
Свернув в переулок Пикпус, мы оказываемся перед растрескавшимся побеленным фасадом, увитым плющом. В окне горит одна-единственная лампа.
— Всего три лестничных пролета, — сообщает утешительную новость Виргиния.
Учитывая, что Шарль спотыкается, кренится и едва не падает, на преодоление этих пролетов, кажется, уходит вечность. Только Шарлю показывают комнату, он, как подкошенный, обрушивается на незастеленную кровать и мгновенно засыпает.
— Не очень-то он умеет пить, — замечает Берта.
Пожав плечами, она придвигает стул к единственной в комнате свече и берется за потертую, синего цвета вышивку. |