— Заканчивай свои дела, Видок. Или я позову жандармов.

Вот она: странная загадка, сопровождающая его повсюду. Он существует отдельно от всего — даже от формально нанявшей его префектуры.

Он ласково поглаживает ее по руке. Он нашептывает ей на ушко.

— Еще несколько минут, радость моя. О, я не забыл сказать, что телятина была — пальчики оближешь?

К этому моменту Пулен уже вошел в новый образ. Теперь он нищий у ворот Сен-Сюльпис.

— Послушайте, месье, — взывает он. — Я был с вами честен! Ответил на все вопросы. Разве я не заслуживаю снисхождения?

Что касается Видока, то он теперь официальный представитель Сен-Сюльпис, со скорбью осознающий свой тяжкий долг.

— Понимаю, о чем ты, Пулен, прекрасно понимаю. Но остается еще кража. У полумертвого. И твое бурное прошлое тоже не упрощает дело. Не знаю, как отнесется к этому месье Анри. — Он наливает вору еще один, последний, стакан. — Я, конечно, с ним поговорю. Расскажу, как ты помог следствию.

Пулен неотрывно смотрит на стакан, словно пытаясь разглядеть в нем свое будущее. И, по мере возможности сделав это, скребет подбородок, чешет в затылке и поднимает глаза. Зрачки у него расширены, губы сжаты.

— Трубку можно взять с собой?

— Разумеется, мой друг, разумеется. И вот что я скажу — по воскресеньям я буду присылать к тебе Агнес. Или Лизу. Она-то умеет развеселить в минуту грусти. И знаешь что еще? Я постараюсь присмотреть за Жанной Викторией и ребенком.

— Можешь оставить их себе, — усмехается Пулен. — Эта потаскуха невыносима.

Видок в упор смотрит на вора. В глазах у него мелькает недобрая искра.

— Она всегда хорошо отзывалась о тебе, Арно.

Почему вдруг я решаю, что в этот момент необходимо открыть рот — впервые, как мы пришли сюда?

— Ребенок, — говорю я. — Скажите имя ребенка.

Оскалившись, Пулен выплевывает имя, как шелуху от семечка.

— Арнадина.

Видя, как изменились наши лица, он оскаливается еще больше.

— Это была ее идея. Она не смогла родить мальчика, вот и придумала, что Арнадина поправит дело. В таких вещах, скажу я вам, у нее нежное сердце. Я всегда говорил: оно ее и погубит.

— Очень мудро, — замечает Видок.

Отодвинув стакан, он поднимается — и, прежде чем кто-нибудь успевает перевести дыхание, носком ноги опрокидывает стул Пулена.

Вор, привязанный за лодыжку, всем телом падает на пол. Придушенный вопль, дрожь непонимания. Видок, сама безмятежность, возвышается над ним.

— До чего черепа бывают мягкие, а, Пулен? Иной раз просто диву даешься.

И, перешагивая через распростертое тело вора, он одаряет меня улыбкой.

— На сегодня хватит, доктор.

Глава 8

СО ШПИОНА СРЫВАЮТ МАСКУ

Когда Видок приводит меня домой, уже почти шесть вечера. У Аллара он позаимствовал плащ с капюшоном. У торговца подержанной одеждой приобрел (правда, покупка не сопровождалась видимой глазу оплатой) шляпу со сломанной тульей. Волосы он пригладил, предварительно смазав слюной.

Какие еще нужны свидетельства того, что мы возвращаемся к цивилизации? В мой собственный, родной ее уголок, хотя я почти не узнаю его. Вот я поворачиваю на улицу Святой Женевьевы, вот миную проклятый колодец, возле которого сиживал Барду, и слышу ритмичное похрюкивание пасущихся в сточных канавах свиней месье Трипо. Я у двери своего дома, но по-прежнему не могу отделаться от ощущения, что забрел не туда.

Но дверь отворяет Шарлотта, румяная и веснушчатая, и все сомнения разом рассеиваются.

— Он вернулся! — кричит она в глубь коридора.