|
Мне предстояло подойти к гробу – от этого никуда не деться. Я должен был заглянуть в него. Просто должен был. И я исполнил свой долг. Там в атласном великолепии лежала тетушка Куин с нитками жемчуга, закрывавшими грудь, и большой прямоугольной камеей у горла, которой я никогда не видел в ее коллекции и которую в первую секунду не узнал. Потом я вспомнил. Именно эту камею я видел на Петронии. Она была с этой камеей, когда в последний раз я разговаривал с ней в Хижине Отшельника. И когда я в последний раз виделся с ней в Неаполе. Но как эта камея попала сюда? Мне нужно было только поднять глаза, чтобы увидеть. В ногах покойной стояла Петрония, в темно-синем костюме, с убранными на затылок пышными волосами, очень печальная и одинокая. Через какое-то мгновение, не успел я моргнуть, как она оказалась рядом со мной и, нежно взяв меня повыше локтя, прошептала на ухо, что Жасмин позволила ей приколоть камею к платью тетушки Куин и что брошь там и останется, если только я позволю. – Так ты сможешь сохранить ее сокровище, – добавила она, – и в то же время знать, что она была похоронена с вещью, достойной ее, с вещью, которой она бы восхитилась. – Очень хорошо, – только и сказал я. После этого Петрония исчезла. Я знал это, даже не глядя в ее сторону. Я просто почувствовал. А еще мне показалось странным, когда я увидел Петронию среди стольких смертных, и я ощутил в себе новую уверенность в умении незаметно растворяться в толпе, но все эти чувства заглушило горе, когда я взглянул на свою любимую тетушку Куин. В то, что Лониган знает свое дело, никто не сомневался, но сейчас он превзошел самого себя, сумев придать тетушке Куин приятное, почти веселое выражение. Казалось, она сейчас улыбнется. Ее седые волосы обрамляли лицо идеальными мягкими кольцами. Едва заметный румянец на щеках и коралловая помада были подобраны идеально. Тетушка была бы очень рада, если бы видела, как все выполнено. Разумеется, Жасмин помогала. Но Лониган создал шедевр – видимо, щедрость тетушки Куин придала ему вдохновения. Прелестно смотрелись и бледно-розовое платье и жемчуга, выбранные Жасмин, и четки в руках тетушки – те самые хрустальные четки с ее первого причастия, которые она возила с собой по всему миру. Я был так убит горем, что не мог ни двигаться, ни говорить. От отчаяния я пожалел, что Петрония не задержалась подольше, и невольно уставился на большую прямоугольную камею с ее миниатюрными мифологическими фигурками – Геба, Зевс, поднятая чаша – и глаза мои налились кровавыми слезами. Я принялся яростно их промокать льняным платком. Я быстро отошел от гроба, пробрался сквозь людскую толпу в залах и покинул здание. Вечер был жаркий. Я остановился в одиночестве на углу и взглянул на звезды. Ничто не могло смягчить моего горя. Я знал это. Отныне я буду нести его с собой до тех пор, пока то существо, которым я теперь являюсь, не рассыплется на составные элементы, до тех пор, пока Квинн Блэквуд не превратится в кого-то или во что-то другое. Но одиночество длилось всего несколько секунд. Подошла Жасмин и сказала, что очень многие хотят выразить свое соболезнование, но не решаются из-за того, что я кажусь таким расстроенным. – Я не могу с ними говорить, Жасмин, ты должна это сделать за меня, – сказал я. – А мне нужно сейчас уйти. Я знаю, это кажется жестоким, и ты, наверное, посчитаешь меня трусом, но я должен так поступить. – Это из-за Гоблина? – спросила она. – Да, из-за страха перед ним, – ответил я, слегка солгав, скорее всего, чтобы утешить ее, чем прикрыть свой собственный стыд. – Когда состоится месса? Погребение? – Мессу отслужат завтра, в восемь вечера, в церкви Успения Богоматери, а оттуда мы отправимся на кладбище Метэри. Я поцеловал Жасмин, сказал, что увижусь с ней в церкви, и повернулся, чтобы уйти. Но, оглянувшись на толпу, вытекавшую ручейком из дверей на улицу, я приметил еще одно изумившее меня лицо – это был Джулиен Мэйфейр в своем шикарном сером костюме, который был на нем в тот день, когда он по-королевски угощал меня горячим какао. |
