— Не надо, — сдержанно произнес Рэнни, положив руку на ее пальцы, сжавшие подлокотник кресла. — Не надо так смотреть.

Губы его побелели, в глазах была острая боль, а еще какое-то мучительное замешательство. Но пожатие его руки было крепким, предлагающим поддержку, если она готова ее принять. Летти почувствовала, как тиски, сжимавшие сердце, слегка ослабли, стало не так больно. Она благодарно сжала руку Рэнни.

Тетушка Эм закрыла глаза, поднесла руку к горлу и сказала прерывисто:

— Пожалуйста, Томас, уберите это.

Полковник, ни на кого не глядя, положил панцирь саранчи обратно в конверт.

— Простите меня за столь печальную весть. Я очень сожалею, что так получилось, но во имя нашей старой дружбы я должен вас предупредить, что назначено официальное расследование.

— Официальное… — откликнулась тетушка Эм.

— Мне придется задать вам несколько вопросов по поводу предмета, который я вам только что продемонстрировал, и смерти Джонни. На них необходимо получить ответы.

— Я понимаю. — Лицо пожилой женщины вдруг осунулось, она постарела сразу на несколько лет. — Хорошо, спрашивайте все, что должны спросить.

Полковник Уорд кивнул, потом выпрямился в полный рост и стал еще больше похож на военного. Когда он заговорил, голос его звучал без обычной теплоты.

— Разумеется, мы побеседовали с матерью погибшего, миссис Риден. Согласно ее заявлению, последней весточкой от сына было письмо. Она получила его примерно три недели назад. В этом письме — оно сейчас находится у нас Джонни Риден сообщал, что попал в беду и единственный выход для него уехать в Техас. Он писал, что вы, миссис Тайлер, а также мисс Мейсон собираетесь помочь ему, что вы знаете кого-то, кто может безопасно переправить его через границу штата. Он просил мать не беспокоиться и сообщал, что пошлет за ней, как только устроится. — Томас Уорд повернулся к Летти. — Письмо датировано тем же самым днем, когда вас, мисс Мейсон, якобы видели с Шипом.

Связь между ними тремя — Джонни, Шипом и ею — представлялась абсолютно неоправданной. Летти была застигнута врасплох и не знала, как же ей ответить, не раскрывая того грязного эпизода? И ведь не только она оказалась замешанной в гибели Джонни, еще и тетушка Эм.

Она вскинула подбородок, глаза ее потемнели, но смотрели уверенно.

— Вы меня в чем-то обвиняете, полковник?

Тетушка Эм вмешалась раньше, чем он успел ответить:

— Я не верю этому! Мне все равно, что вы говорите и как вы толкуете факты. Я никогда не поверю, что Шип убил Джонни. Зачем ему это делать? У него не было причин!

— Но улики показывают, что это сделал он.

— Улики? Вы называете уликой саранчу? Любой мог подбросить эту штуку Джонни, когда он был уже мертв.

— Любой?

— Любой, кто хотел, чтобы все выглядело так, будто это сделал Шип.

— Но кому это могло понадобиться? Не думаете ли вы, что это несколько… неразумно?

— Вовсе нет. Вы не знаете… Именно этих слов и ждал полковник.

— Нет, не знаю, но хочу выяснить. Тетушка Эм облизала губы, в ее выцветших голубых глазах была безысходность.

— Хорошо. Не думаю, что теперь это имеет значение. Все можно рассказать. Это больше не может повредить Джонни.

Наступила полная тишина. Тетушка Эм, то и дело сбиваясь, рассказала, как Джонни сознался в связях с бандой разбойников и о том, в каком отчаянии он был, когда обнаружил, что причастен к убийству.

— Он сказал Летти, что видит для себя единственный выход — покончить с собой. Как же мы могли не помочь ему?

— Но вам, разумеется, не пришло в голову послать его к шерифу или ко мне? — грустно усмехнулся полковник.