Все это привело в конце концов к тому, что Перепелкин покинул свой пост и перебрался в Москву.

Здесь он одно время работал помощником администратора небольшого клуба, потом комендантом общежития, затем агентом госстраха, наконец, служащим при тотализаторе на ипподроме. Он свел дружбу с подходящими молодыми людьми — «мушкетерами», как они любили себя называть, и с весьма интересными девицами, при разрыве с которыми не только не требовалось прибегать к сложным примерам из области международных отношений, но и просто напускать на себя огорченного вида. Все было бы хорошо, но денег, этих проклятых «пиастров», трагически не хватало.

На робкие упреки матери, встревоженной постоянной сменой профессий и целой вереницей подруг, которых он порой даже представлял ей, Перепелкин отвечал с подобающим этому случаю сокрушенным видом:

— Я искатель, маман. Ловец, так сказать, прекрасного. Мне душно, понимаешь?

И только попав на ипподром, Перепелкин неожиданно почуял, что отнюдь не всех смертных гнетет отсутствие «пиастров». Около тотализатора мелькали люди, которые, не задумываясь, проигрывали за раз по крайней мере годовой заработок Перепелкина. Подобные суммы текли широко, но незаметно для постороннего глаза.

Перепелкин, чья высокая, худая фигура в потрепанном модном пальто и широкополой шляпе не внушала опасений, мог сколько ему было угодно, не отрываясь, жадно следить за этими умопомрачительными пари. Он понимал, что видит только результат, плоды какой-то неведомой ему, скрытой и очень выгодной деятельности. И Перепелкин ломал себе голову: какой? Эти солидные пожилые люди совсем не походили на воров, грабителей или спекулянтов, какими представлял их себе Перепелкин.

Но и на ипподроме, в этой жалкой роли, Перепелкин удержался недолго. Через два или три месяца он вынырнул уже в новом, довольно неожиданном даже для него качестве — заведующим буфетом на киностудии. Приятелям он говорил, что должность эта временная, многозначительно намекая на какие-то важные перемены в будущем. Понимать это надо было в том смысле, что скоро его на студии оценят и тогда карьера «звезды» экрана раскроется перед ним во всем своем ослепительном великолепии.

Пока же Перепелкин купался в лучах славы других «звезд», наблюдая их в бытовой, почти, так сказать, домашней обстановке: за кружкой пива или легким завтраком в перерыве между съемками. Иногда Перепелкин оказывал им мелкие услуги и удостаивался минутного внимания, иногда он пробирался в павильоны, жадно наблюдая за горячечным напряжением съемок, но воспринимал их не как тяжелый, хотя и вдохновенный труд, а как некую блестящую, недоступную простым смертным, увлекательную игру. Один или два раза ему довелось участвовать в массовках, и он умолил подвернувшегося фотографа запечатлеть его в одежде «солдата революции» на фоне павильонного уголка Москвы семнадцатого года.

Этот фотодокумент стал решающим подспорьем в его многочисленных романах и заставлял знакомых девиц смотреть на него с немым обожанием, пока он небрежно рассказывал о «тайнах» кино и своей дружбе с самыми знаменитыми из «звезд» экрана.

Как раз в это время с Перепелкиным случилась неприятность, которую он никак не мог и предвидеть: неожиданно для самого себя он женился. Дело в том, что молоденькая работница из осветительного цеха проявила вдруг необычайную строптивость и упорство в борьбе за свое маленькое счастье, и воспламенившийся Перепелкин, потеряв голову, пошел на «крайнее средство».

Впрочем, счастье молодых супругов длилось недолго. Перепелкин вскоре стал, вполне естественно, тяготиться семейными узами, тем более что молодая жена стала вдруг предъявлять совершенно несуразные, по его мнению, требования. Оказывается, он обязан был появляться всюду только с ней, не приходить поздно домой, приносить деньги, а за каждую ночевку «у приятеля» его дома ждали такие слезы, что у Перепелкина заранее портилось настроение и накипало раздражение.