Фенолио уставился на него:

— Так ты и вправду!..

— Что?

Старик тревожно оглянулся, но, кажется, за ними никто не следил.

— Ну… делаешь то, о чем поется в песнях! То есть эти песни, как правило, не бог весть что, но Перепел все же мой персонаж… Каково это — быть им? Что ты чувствуешь, играя эту роль?

Мимо прошла служанка с двумя зарезанными гусями. Кровь капала на землю. Мо отвернулся.

— Играя? Ты думаешь, это все еще игра?

Это прозвучало резче, чем ему хотелось.

Он сейчас дорого бы дал, чтобы прочесть мысли Фенолио. Кто знает, может быть, в один прекрасный день он и правда их прочтет — черным по белому на бумаге — и найдет там себя, опутанного коконом слов, будто муха в сети старого паука.

— Не спорю, игра стала рискованной, но я рад, что ты взял на себя эту роль. Ведь я был прав! Этому миру действительно нужен Пе…

Мо предостерегающе посмотрел на него. Мимо прошагали солдаты, и Фенолио не договорил имени, которое не так давно впервые написал на листе бумаги. Зато улыбка, с которой он посмотрел вслед вооруженным молодцам, была улыбкой человека, заложившего бомбу в доме своих врагов и наслаждающегося их неведением.

Опасный старик.

Мо заметил, что и внутренняя часть замка выглядит теперь не так, как было описано у Фенолио. Он тихо произнес знакомые слова: Этот сад разбила жена Жирного Герцога, устав жить среди серых камней. Она посадила здесь заморские цветы, чей аромат пробуждал мечты о дальних странах, незнакомых городах и горах, где живут драконы. Она развела златогрудых птичек, мерцавших в листве деревьев, словно оперенные плоды и раздобыла саженцев из самого сердца Непроходимой Чащи, чьи листья умели разговаривать с луной.

Фенолио с удивлением посмотрел на него.

— Да, я помню твою книгу наизусть, — сказал Мо. — Ты ведь знаешь, сколько раз я прочел ее вслух, после того как твои слова заглотили мою жену.

Златогрудые птички исчезли с внутреннего двора. В каменный бассейн гляделась статуя Зяблика, а дерево, говорившее с луной, если такое и было на самом деле, давно срубили. На месте сада был теперь загон для собак, и охотничьи псы нового хозяина Омбры прижимали чуткие носы к посеребренной решетке. «Это давно уже не твоя повесть, старик», — думал Мо, шагая рядом с Фенолио по внутреннему двору. Но кто же тогда ее рассказывает? Орфей? Или рассказчиком стал теперь Змееглав, у которого вместо чернил и пера — кровь и железо?

К Бальбулусу их проводил Туллио — слуга с мохнатым лицом, о котором в книге Фенолио говорилось, что отец его был кобольд, а мать — кикимора.

— Как поживаешь? — спросил Фенолио, когда Туллио вел их по коридору.

Как будто старику когда-нибудь было дело до того, как поживают его создания!

Туллио пожал плечами.

— Они меня травят, — сказал он еле слышно. — Друзья нашего нового правителя. А друзей у него много. Они гоняют меня по коридорам, сажают в загон к собакам. Но Виоланта меня выручает. Она моя заступница, хотя сын ее — чуть ли не худший из них из всех.

— Ее сын? — шепотом переспросил Мо у Фенолио.

— Да, разве Мегги тебе не рассказывала? Якопо, настоящий дьяволенок. Весь в деда, хотя внешне все больше напоминает отца. О Козимо он не пролил ни одной слезинки. Хуже того: он, говорят, размалевал его статую в склепе красками Бальбулуса. По вечерам он сидит рядом с Зябликом или на коленях у Коптемаза и не хочет идти к матери. Ходят даже слухи, что он шпионит за ней по поручению деда.

Дверь, у которой наконец остановился Туллио, запыхавшись от подъема по бесконечной лестнице, тоже не упоминалась в книге Фенолио. Мо невольно протянул руку и потрогал буквы, покрывавшие ее сплошным узором.