Стрела взмыла ввысь, и вновь хоббит увидал за ней тонкий шлейф алого пламени, а наконечник ее блистал, словно крошечная звезда; время замерло, стрела медленно‑медленно удалялась, невесть откуда налетевший ветер подхватил ее, она на миг замерла в наивысшей точке своего полета и низринулась вниз, опираясь на мягкие незримые крылья; серая тень шатнулась было в сторону, но поздно, слишком поздно, — огненная нить пронзила туманные серые складки просторного плаща, тонкий визг в клочья разорвал тишину, и тень согнулась, точно от нестерпимой боли. Только тут глаза хоббита наконец увидели, что происходит вокруг.

Змеи, точно обезумев, вцеплялись своими длинными ядовитыми зубами друг в друга, между ними началась смертельная и бессмысленная битва, ибо все дрались против всех; и шипящий клубок покрыл все вокруг хоббита; но, оглянувшись, он с облегчением увидел, что волна змей так и не докатилась до его друзей, замерших с мечами наголо.

По‑прежнему тонко вереща и завывая, фигура с торчащей из правого плеча стрелой, нелепо дергаясь, вновь подняла руки, и змеи повернули назад, откатываясь от своих ям, где они, очевидно, гнездились. Твари текли дальше, в лес за пустошью, и движения их стали вялыми, прерывистыми — из них словно уходила жизнь.

Позади Фолко услышал крики — друзья бежали к нему, по пути рубя наотмашь задержавшихся или медленно уползающих гадов; некто в сером плаще, пошатываясь, уходил, растворяясь между деревьев, и хоббит мог лишь бессильно наблюдать — второй такой стрелы у него не было. Он стал поспешно собирать послужившие ему защитой стрелы, воткнутые в мох вокруг него.

— Вперед! Слава Дьюрину, мы его сокрушим! — яростно зарычал Торин, поравнявшись с уже готовым к рывку хоббитом.

И они бросились вперед, тяжело дыша от усилий, — бежать во всю прыть по кочкам и ямам в полном вооружении оказалось весьма утомительно; но фигура в сером близилась, они настигали, настигали!

Очевидно, поняв, что ему не уйти, их неведомый противник остановился.

Теперь хоббит видел даже его лицо — костистое, изможденное лицо древнего старика; что‑то странно знакомое показалось ему в этом когда‑то надменном и гордом облике; расстояние сокращалось — но тут уже несколько мгновений мучившая хоббита какая‑то неразличимая мысль наконец обрела вид — из‑под пробившей плечо старика стрелы не вытекло ни капли крови!

«Что мы можем сделать с духом?!» — последнее, что успел подумать хоббит, когда старик вдруг отчаянно и судорожно, неверным движением взмахнул левой рукой, и из‑за плотных зарослей низкорослых сосенок наперерез разогнавшимся гномам и дорвагам бросились вооруженные люди с кривыми клинками наголо.

Секунды оставались до сшибки, но какими они оказались долгими; хоббит успел разглядеть до мельчайших черточек лицо противостоящего ему воина; он запомнил безумный огонь в глазах безымянного противника, его затуманенный взор, его раззявленный в истошном вопле рот между спускающимися от излобья шлема двумя железными полосами, закрывающими щеки.

Они столкнулись, и эта схватка разительно отличалась от всех, через которые уже довелось пройти хоббиту. Он чувствовал, как его руки словно наливаются невесть откуда взявшейся тяжестью, куда‑то пропадает всегдашняя легкость; врагов вдруг стало много‑много, ему показалось — несметные полчища; со всех сторон, одинаковые, в каком‑то развевающемся тряпье, под которым виднеется давно не чищенная сталь доспехов; а этот, в сером, — вон он, за их спинами, левая рука высоко поднята, правая вроде висит, и он совсем близко, но как всадишь в него стрелу, если сам едва успеваешь отбивать сыплющиеся со всех сторон удары увесистых кривых ятаганов?!

Противники навалились на них всем скопом, идя тесно, плечо к плечу, сбив щиты и прикрывая друг друга. Перед глазами Фолко раз‑другой мелькнуло темное лезвие вражьего меча, он отбивался, получил чувствительный удар по боку — мифрил выдержал, но от боли на миг потемнело в глазах, — и тут кто‑то из нападающих просто сшиб его с ног ударом щита.